Я чувствовал, что буду идеальным современным домовладельцем – исполненным исключительного сострадания к ближнему обладателем солидных капиталовложений, способным одаривать других тем, что он смог накопить за годы продуманной, пусть и не очень спокойной жизни. Каждый, кто живет на этой улочке, будет испытывать счастье, увидев мою проплывающую мимо машину, зная, что я, скорее всего, остановлю ее, чтобы заменить кухонный смеситель новым, или провести профилактический осмотр стиральной машины, или просто навестить моих жильцов и выяснить, всем ли они довольны, что, не сомневался я, и будет иметь место, причем неизменно. (Большинство жаждущих диверсификации людей, не сомневаюсь, посовещались бы со своими финансовыми консультантами, купили на берегу острова Марко дом на несколько квартир, ограничили риск ущерба, отвели одну квартиру для себя, другую для внуков, а остальные сдали на руки управляющей компании и от апреля до апреля обо всей этой истории и думать забывали бы.)
Я полагал, что смогу внушить моим жильцам возвышенное чувство принадлежности к городской общине, ощущение надежности их положения, чего обитатели этих хаддамских улиц напрочь лишены (хоть и не по своей вине), но жаждут его так же, как все остальные жаждут очутиться в раю. Когда мы с Энн – ожидавшие рождения нашего первенца Ральфа – перебрались из Нью-Йорка в Хаддам и поселились в тюдоровского стиля особняке на Хоувинг-роуд, то получили в придачу к нему нелегкое иммигрантское чувство, что все, кроме нас двоих, живут здесь со времен Колумба и всем до ужаса хочется, чтобы мы это сознавали; что существует некое тайное, доступное им, посвященным, знание, коим мы не обладаем просто потому, что появились здесь слишком поздно, а обрести его, увы, не сможем – по более-менее тем же самым причинам. (Полный бред, разумеется. В большинстве своем люди, где бы они ни жили, появились там с изрядным запозданием – занявшись торговлей недвижимостью, понимаешь это за пятнадцать минут, – тем не менее названное нелегкое чувство владело мной и Энн с десяток лет.)
Однако жители черного района Хаддама, полагал я, никогда не считали своим домом места, в которых жили, все равно какие, даже если они и их родня провели там лет сто, хлопоча лишь об одном: чтобы мы, белые, явившиеся туда сильно позже, чувствовали себя там как дома – за их счет. Вот я и думал, что смогу, по крайней мере, дать ощущение своего дома двум семьям, а соседи их пусть посмотрят, как это бывает.
