— Достоевского терпеть не могу с его нудятиной. В своё время пришлось его перечитать всего. Это отвратительно. Я бы запретил преподавать его книги в школе. Просто запретил.
— А почему же?
— Его книги пропитаны идеей страдания. А я не люблю страдать. Читатели Достоевского привыкают к идее страдания. К тому, что жизнь — это страдание. Нельзя такое проповедовать детям. Если только из них вы не хотите воспитать послушное стадо. Людей, которые будут вечно мучиться… Которые будут видеть путь к счастью только через искупление в страданиях…
Внезапно в комнату заходит женщина с вавилонской башней на голове. Она садится напротив меня на стул.
— Я только послушать, — говорит она подчеркнуто хамовато.
— Так вот… — хочу я продолжить мысль, но меня перебивают.
— Я не поняла одного. Вы работаете в SBG?
— Я не работаю в SBG, — я отвечаю очень размеренно и даже спокойно.
— А кто вы?
— Я подрядчик. И выполняю некоторые работы для владельца SBG.
— Какие?
— Это я с вами не буду обсуждать.
— Я ничего не поняла. Ответьте просто: вы работаете на SBG?! — баба почти кричит.
— В качестве подрядчика — да. Как наёмный сотрудник — нет.
— Ничего не понимаю. Просто скажите — вы же работаете в SBG?
— Нет.
— Вы сотрудник SBG?
— Нет.
— Я не понимаю.
— С этим, к сожалению, я ничего не могу поделать.
— Хорошо, — дама удаляется так же резко, как и появилась.
Дедушка просматривает всю сцену с явным удовольствием.
— Так вот, я не думаю, что жизнь — это страдание. Что нужны искупления. В это я не верю. Мне кажется, что это придумали люди типа Достоевского. В этом, наверное, мы и расходимся с Антоном, — фразу я заканчиваю, глядя прямо в глаза Феликсовичу.
— Вы знаете, у Достоевского есть одна хорошая повесть.
— Какая?
— «Двойник», я думаю, что она вам очень понравится. Не читали?
— Не помню. Слава богу, я легко всё забываю. Преимущество в некоторых профессиях.
— Перечитайте, очень советую. Мне кажется, что вам она очень понравится.
— Почему ты говорил, что ты не умный? — Антон нападает на меня, как только я перешагиваю порог его кабинета.
— Я так думаю. Знаешь, меня даже в школе хотели определить в класс для умственно отсталых.
— Не знаю, куда тебя хотели определить, но Феликсович сказал, что ты очень умный. Умнее, чем я.
— Ну я так не считаю, — я улыбаюсь.
— Но он ещё одну вещь сказал. Ты знаешь, что когда мы с тобой познакомились, то я решил, что ты безупречен. Я много месяцев не мог найти твоего слабого места. Даже хотел... Но Феликсович сказал, что в тебе не так, — Чугунков торжествует.
