Биробиджанцы на Амуре | страница 50



— Чего это ты не спишь? — спросил Ривкин.

— Так, не спится, — ответил в раздумье Рубин.

Его удивлял и злил вопрос Ривкина, который звучал сухо и грубовато, точно Рубин был здесь чужим человеком… Эх, была бы здесь сейчас Груня, он бы перед ней душу излил. Она такая простая, сердечная…

— Груня домой уехала? — спрашивает неожиданно Ривкин.

— Ведь ты же сам ее отослал.

— Ах, да… Забыл.

Вопрос Ривкина взволновал Рубина. Он смотрит на Ривкина с неясным подозрением. Что-то он его не узнает… Какой-то он не такой, как вчера. Что с ним? Что привело его в такое состояние?

— Да, я отослал ее домой, — говорит Ривкин после минутного молчания. — Хотя Груня — девка здоровая, живая и очень славная. Что теперь женщинам делать на Амуре?

Рубин смотрит на него искоса и недоумевает. К чему он это говорит? Рубину вдруг становится не по себе рядом с Ривкиным. Он оставляет его на берегу, а сам забирается в комарник.

А Ривкин следит за ним остановившимся взглядом и не может освободиться от мыслей, которые лезут в голову: «А не был ли весь героизм этого «благородного юноши» показным? Не делалось ли все это ради Груни? Не стал ли он ударником, полагая этим взять Груню? Не затеял ли он соревнования с самым сильным только потому, что Груне это нравится?» Однако Ривкин не может забыть, как работал Рубин. Эта работа опровергает все дурные мысли о нем: «Ведь он заключил договор с Файвкой еще до того, как приметил Груню. А на сенокос он пошел добровольно». Ривкин вспоминает, в каком виде вернулся с острова Рубин после первых дней — с искусанным лицом, с заплывшими глазами. Нет, Рубин доказал, что ничего плохого о нем подумать нельзя. Но что касается Рубина и Груни, то он не может отделаться от чувства досады. Ее зеленоватые глаза всегда вызывали в сердце Ривкина сладостный трепет, но некогда было ему прислушиваться к своему чувству. Вот он и испытывает сейчас боль и досаду.

Но теперь уже поздно.

Вдруг он почувствовал на затылке теплое дыхание.

— Сокол! — весело крикнул он, поднялся и обнял стройную шею коня.

Ривкин хлопал его по бокам, гладил морду. Сокол мигал большими глазами, вытягивал морду. Он почуял тепло руки Ривкина и был очень доволен встречей. Они хорошо знают друг друга. Сокол — первая лошадь в коммуне. Он много сил отдал ей. Теперь Соколу тоскливо, глаза его туманятся, уши насторожены, а чувствительные ноздри трепещут.

К утру Амур немного присмирел. Серый туман на горах расползся и выглянуло солнце. Ривкин сел на Сокола и поскакал взглянуть, можно ли еще работать. Сидя на коне, он увидел ручьи, которых за ночь стало еще больше. Вчерашние и прежние так раздались вширь, что еще день, и все они сольются и затопят остров.