Возвращаясь вечером с работы и натыкаясь на вновь появившиеся ручьи, Рубин объясняет Файвке, почему бьет из-под земли вода.
— Ты ученый парень, — говорит Файвка, — ты бы мог быть агрономом.
— Рабочий тоже должен быть ученым. Ученому легче даются все работы.
— А мне и так не трудно.
— Кто учился, тот и с машиной легче управляется, — продолжает Рубин. — А для чего, думаешь, существуют техника и механизация? Ты сам видал, сколько может скосить машина, а сколько — человек. Ты, Файвка, парень молодой, тебе, надо бы учиться, вырос бы человеком. Мог бы еще и агрономом и техником или инженером стать. Даже ученым, Файвка!
— Это я и без тебя знаю. Может быть, я и пойду учиться.
Они идут с вилами на плечах. Шагают по пояс в воде. Теперь уже трудно угадать, кто из них называется «благородным юношей», да и сам Файвка уже очень редко вспоминает это прозвище. Отличаются они друг от друга только манерой разговаривать. Рубин любит давать добрые советы, а Файвка неизменно отвечает с улыбкой, что он и сам все это знает.
Идут все глубже и глубже в воду. Некоторые места приходится обходить стороной.
— Знаешь, — говорит Файвка, — поря уже сматывать удочки.
— Похоже! — отвечает Рубин и морщится, почувствовав воду у живота.
Оба они, заговорившись, не заметили, как сделали большой крюк и пришли к палаткам последними.
На берегу было шумно. К своему изумлению, они услыхали, что половину группы отсылают домой, и немедленно, ночью.
— Незачем здесь ночевать! — кричит Ривкин. — Дорога по ту сторону берега прямая и еще сухая, ночь светлая, к утру будете в коммуне, а работы и там достаточно.
— Что случилось? — спрашивает Рубин. — Почему так внезапно?
Оказывается, моторная лодка снова подъезжала к берегу, пограничники посоветовали ребятам, что делать, и спешно отплыли к границе.
Никто не расспрашивал, что именно говорили пограничники, никто даже не пытался угадать, и без того все было понятно. Никаких собраний сейчас не устраивали, рук не поднимали, и всякий, кому Ривкин приказывал, укладывал свой узелок.
Груня встретила Рубина с выражением смущения на лице.
— К сожалению, мы должны расстаться как раз сейчас, в такую трудную минуту, — сказала она кокетливо. — Ривкин отсылает меня домой, он хочет нас разлучить…
— Езжай, езжай, Груня, через несколько дней мы увидимся в коммуне. Жди меня «у врат града»…
Они стояли на берегу, держались за руки и смотрели друг другу в глаза, а когда с лодки крикнули: «Груня, едешь?», — расцеловались у всех на виду, просто, без всякого жеманства.
