На берегу он увидел Златкина, также настороженно прислушивавшегося к Амуру. Златкин улыбался:
— Приснился мне катер, вот я стою и слушаю, кажется, и в самом деле что-то стучит.
Ривкин прислушался и сплюнул, словно ему дали попробовать какую-нибудь горечь.
— Медведь тебе на ухо наступил, вот тебе и кажется, будто стучит, — сказал он и пошел берегом.
Златкин остался на месте. Лицо его поминутно то вспыхивало, то снова темнело. Он дрожал от возбуждения: вот стучит, а вот не стучит! Ах, если бы он мог сейчас разбудить всех радостным криком: «Катер идет!» Вот бы зашумели! Но пока он стоит и ищет глазами. На секунду показалось, будто где-то недалеко мелькнул огонек. Хотел было крикнуть… Но огонек погас.
Ривкин вернулся. Он шел медленно, останавливался и прислушивался.
— Ну, стучит или нет? — волнуется Златкин.
— То стучит, то перестает… Черт его знает!
Ривкин направился к лодке, забрав с собой одеяло.
— Пойдем, Златкин, поспим. Уже светать начинает.
Они легли в лодке, привязанной к берегу.
Ривкин и Златкин накрылись с головой, но не спят, прислушиваются: оба были уверены, что где-то, может быть совсем близко, стоит катер, либо неисправный, либо ожидающий рассвета.
— Порядочной машины у нас все еще нет! — произнес Ривкин со вздохом.
— Хороший катер проделывает весь путь за восемь часов. А наш даже когда исправен, и то вдвое медленнее идет.
Оба умолкают, потом Ривкин снова говорит:
— Ох, как бы мы далеко ушли, если бы этот тип не отпустил катер!
— Получит он по башке, Берка.
— Он хочет уйти из коммуны, — говорит Златкин. — Я слыхал, как он об этом с женой беседовал. Хочет попросить земли и сколотить новую коммуну — из старых коммунаров, без переселенцев.
— Уйдет он, да только не по своей воле. Выпроводят с музыкой! С треском вышибут эту лавочную душу. Без переселенцев ему, видите ли, хочется, а сам он переселенцем не был? Наверное, лавочку хочет с кем-нибудь на пару завести, вот что.
Они снова умолкают. У Златкина начинают слипаться глаза, но Ривкин не спит.
— Ты смотри, — говорит он, — когда прибудут машины, научись ухаживать за ними, тогда сделаем тебя бригадиром, а его — ко всем чертям.
Но у Златкина глаза закрываются, рот расплывается в улыбке, и он засыпает.
Когда солнце начало пригревать, Златкин проснулся с веселым криком:
— Катер! Ребята, катер идет!
С Амура доносился стук мотора. Взбудораженные коммунары бежали к берегу и кричали наперебой:
— Где идет? Ничего не идет!
— Смеешься, Златкин? Обманываешь?
