— Потерпи, Крошка, сейчас у тебя все заживет!
— У меня не будет пальца! — расплакалась девочка.
— Глупости! Все у тебя будет! Ты же ажлисс! Смотри, уже ничего не течет! — и Генри разжал ей кулачок. — Видишь? Опусти его в воду и смотри.
Страшный обрубок пульсировал болью и прямо на глазах медленно затягивался новой розовой кожицей.
— Вот, а завтра к утру у тебя пальчик дорастет, и ты будешь как новенькая! Немного еще болит, но уже не так сильно?
— Нет, не сильно, — всхлипнула Крошка.
— А раз уж ты в ванне, так я тебя умою, — и Генри снял с нее испачканную футболку и запылившиеся в песке острова шорты.
Потом завернул в махровое полотенце, отнес на кровать и поставил ей поднос на колени.
— Генри, прости меня, я влезла в шкаф и взяла без разрешения нож, — наконец решилась она, открывая теплые коробочки. В ближайшей вкусно пахла корицей сладкая каша, в другой лежали кучкой маленькие пирожки.
Генри присел на кровать и положил рядом нож.
— Крошка, ты не должна просить прощенья, это твой нож. Это я виноват, не уследил за тобой. Смотри, если камень горит — значит, включено силовое поле и этот нож может разрезать все, что угодно. Почти все, что угодно. А теперь дотронься до него и погаси. Камень погас — и теперь это обычный острый нож.
— Это мой нож? Но у него длинный пояс!
— Я переделаю пояс для тебя. Завтра у тебя будет нож на поясе специально по твоему размеру.
— Спасибо, Генри. А тут была собака? Там в кладовке лежит цепь с ошейником.
— Нет, это не кладовка, это твой карцер.
Хакисс испугалась. Зачем ей пустая темная комната с дыркой в полу? И цепочка с ошейником?
— Для меня? — Девочка недоверчиво засмеялась. — Я не собака, мне не нужен ошейник! Я не хочу эту комнату!
— Если ты будешь себя хорошо вести, ты в нее не попадешь! А теперь спи!
Генри ушел. Палец и на самом деле потихонечку рос и болел совсем немножко. Она чувствовала, как внутри раны что-то распухает, давит изнутри и растет. Полупрозрачная стена ванной освещала пустую странную комнату, в которой полно следов других людей. За головой тихо маячила закрытая дверь в еще одну странную комнату, где ее могут запереть, и она может там умереть, как та собака, которая там точно умерла, где всё ещё пахнет мертвечиной. Было немного страшно, было жалко себя, хотелось домой… и понять, где этот дом, и почему она ничего не помнит. Хакисс опять расплакалась. Но вернулся Генри, поднял ее, завернув в одеяло, и, успокаивая, отнес к императору. Джи, мягко улыбаясь, взял ее на руки. Ее снова охватила бесконечная радость, и она блаженно уснула, начав рассказывать о зверятах, о том, как она случайно порезалась. Но даже не успела достать из-под одеяла руку и показать раненый палец.
