— И ты веришь, что если он поймет масштаб угрозы эльфийскому народу — его народу — его можно будет убедить отбросить свою озлобленность?
Эвентин пожал плечами:
— Лучше тебе самому это выяснить, Алланон. Ты, по всей вероятности, единственный, кто сможет его убедить.
Поэтому он оказался здесь, выполняя еще одну глупую затею, в поисках эльфа, который не питал любви к Элесседилам и испытывал чувство горечи к своему собственному народу за отказ поддержать его жалобы против эльфийского трона. Однако это было лучшее, что ему осталось. Возможно даже, что он наконец–то окажется на шаг впереди своего врага. Дерриваниан не был членом семьи Шаннары, и поэтому у Чародея—Владыки и его приспешников не было причин искать его. На этот раз, верил Алланон, он сможет найти живым объект своих поисков. В этот раз, у него будет шанс получить информацию, которая неизвестна Чародею—Владыке.
А если так, то, наверное, еще не все потеряно.
Он почти вышел за границы Арчер Трэйс, когда подошел к забору с резным петухом на воротах. Он остановился, чтобы изучить дом, который этот забор ограждал. Внутри горел свет — достаточное доказательство, что кто–то в доме еще не спал. Он посмотрел в окна, надеясь заметить какое–нибудь движение, но ничего не увидел. Он раскинул магическую сеть в поисках скрытых опасностей, но ни одной не обнаружил.
Удовлетворившись проверкой, он открыл ворота, прошел по дорожке к тяжелой деревянной двери и постучал.
Сразу же он услышал какое–то движение внутри.
— Кто там? — выкрикнул мужчина.
— Странник, — ответил Алланон. — Но я принес вести из Арборлона, которые вы захотите услышать
Наступила долгая пауза.
— Я ничего не желаю слышать из Арборлона и от его эльфов. Убирайся.
Алланон вздохнул, но его мрачное лицо осталось непреклонным:
— Бармену из Пьяного Дурака это показалось достаточно важным, чтобы послать меня сюда. Почему бы вам не выслушать меня?
Еще одна пауза. Затем щелкнул замок, дверь распахнулась и слабый свет от свечи пролился на дождь.
Мужчина, который стоял за дверью, был согнут не только от груза лет и старческой немощи. В его глазах отражались озлобленность и разочарование, которые говорили о той несправедливости, которую он терпел и от которой страдал. Там была горечь и ожидание дальнейших ударов судьбы, которые пока что находились вне поля зрения, но тем не менее приближались. Там была усталость и глубокое ощущение покорности.
Но было и что–то еще, и Алланону потребовалось мгновение, чтобы выделить это из остального бремени, которое нес этот мужчина.
