— Что-то здесь воздух стал слишком тяжелый, — заметил Джим Леффертс. — Какой-то специфический запах… да, явно разит рыбой! — Джим соскользнул с сиденья и направился в передний вагон.
Элмер потянулся было за ним, но Эдди плюхнулся на место Джима и продолжал безмятежно верещать, а его сподвижники склонились над ними с нежнейшими, елейными улыбками, от которых Элмера мутило не меньше, чем от вагонной качки.
Несмотря на все свои храбрые речи, Элмер отнюдь не разделял того глубокого презрения к церкви, которое питал Джим. Элмер Гентри боялся церкви. Она воскрешала перед ним детство… Мать, иссушенная ранним вдовством и тяжкой работой, — ее единственной отрадой были библия и церковные гимны. Когда ему случалось не выучить урок, заданный в воскресной школе, она плакала… Церковь… Поглядишь наверх — голова закружится! Целых тридцать футов до покрытых причудливой резьбою стропил… Величественные и громогласные священники, рисующие страшные картины возмездия, которое грозит маленьким мальчикам, если они воруют арбузы или занимаются биологическими экспериментами где-нибудь за сараем… Тягостные минуты «второго обращения»[11] в одиннадцать лет, когда, плача от смущения и обиды, что надо отказаться от стольких удовольствий в будущем, он подписал в кольце торжественных и волосатых взрослых лиц обещание навсегда отречься от таких мирских радостей, как сквернословие, вино, карты, танцы и театр.
Эти воспоминания, словно туча, вставали из-за его спины и нависали над ним, и развеять их он, несмотря на всю свою показную храбрость, был не в силах.
Эдди Фислингер как личность вызывал у него лишь презрение, представляясь ему чем-то вроде кузнечика, которого он не без удовольствия раздавил бы ногой. Другое дело Эдди Фислингер — проповедник, вооруженный библией в переплете тисненой кожи (шелковая закладка с бахромкой и самодовольный глянцевый блеск страниц), такою же точно библией, какой потрясали его наставники в воскресной школе, внушая ему, будто вездесущему господу ничего не стоит в любой момент застигнуть врасплох маленького мальчика и прочесть самые сокровенные его мысли, — этот Эдди был лицом, облеченным властью и силой, и Элмер тоскливо прислушивался к его словам, не ощущая особой уверенности, что сам в один прекрасный день не наденет чистенький сюртучок и не превратится в гнуснейшего праведника, живущего чистенькой и скучной жизнью.
— И помни, — ныл Эдди, — сколь опасно отдалять час покаяния! Ибо сказано: «…ты не знаешь ни дня, ни часа, когда господь твой призовет тебя к себе». А вдруг наш поезд потерпит крушение? Сегодня же!
