— Некогда мне, далеко идти.
— Дождь скоро кончится, вот только туча пройдет.
Женщина неохотно и пугливо вошла, и только тогда ему пришло в голову, что у нее есть основания бояться: в караулках у мостов всегда сидели бородатые люди с винтовками, в желтых итальянских башмаках и требовали предъявить бумаги с множеством печатей и неясных подписей. У нее наверняка нет пропуска — либо потеряла, либо никогда и не было, — потому и дрожит.
— Если у тебя нет пропуска, — сказал он, — не важно. Для меня это ничего не значит. Когда я на посту один, то ни у кого не требую этой чертовщины. Зачем мучить народ и врагов себе наживать?
— Вниз иду, — сказала она первое, что пришло ей в голову. — В Рабан.
— Многие идут вниз, — пробормотал он уже рассеянно, ухватившись за давно волновавшую его мысль. — Все мы идем вниз; и даже когда направляемся в другую сторону, нас все равно сносит вниз. Наша жизнь — как вода, а воды наши горные, быстро уносят все, что в них попадает.
Пашко поднял на нее взгляд и увидел, что она брюхатая. Напоролась, бедняжка, парень-то, видать, примера со святых не брал, вот и вспухла. Он улыбнулся, но тотчас опечалился — беременные женщины всего боятся; что-то в них пугается — может, плод, который уже наперед страшится жизни и перемен? А с другой стороны, может, это всего лишь еще не созревшая и не принявшая настоящий облик материнская забота?.. Тут ему вспомнилась святая Зоя: «Поначалу Зоя была развратницей, искусительницей святого Мартиниана, но, увидев, как этот аскет-отшельник встал в огонь, чтобы убить в себе всякое вожделение, она горько раскаялась и ушла в Вифлеемский монастырь, где и подвизалась как усердная постница и затворница. Отмолив свои грехи, она получила от бога дар чудотворства».
— Ты откуда? — спросил он.
— Из Меджи. Горемыка, клянусь богом, нет хлеба в доме.
— Ты не одна такая.
— Как не одна?
— У многих нет хлеба. Кто сейчас его не ищет?
— Окажется человек в беде, и кажется ему, будто никто не знает, что такое беда. И откуда знать? Чужое горе — не горе!
— Всему приходит конец, и мукам тоже, — сказал он. — Пройдет и это.
С самого начала он понял, что женщина что-то скрывает и старается отвести разговор от главного. В Верхнем Рабане, в селе Опуч, живет некий Арслан, зобастый мусульманин, с изрытым оспой лицом (верно, Арслан Бальмез), названый брат ее давно погибшего свекра, вот она и пошла попросить у этого Арслана немного зерна — взаймы или за деньги. Дороги она не знает, не знает, разыщет ли его и как понесет зерно, если даже его получит…
