— Например, чинно спуститься по лестнице? — перебила она.
Северус осекся на полуслове — как будто этот ответ перекрыл в нем какой-то клапан. На долю секунды его лицо исказилось в дикой, почти безумной гримасе; Лили невольно подумала — и мысли эхом отдавались в ее голове, словно под сводами темной пустой пещеры — да что же с ним случилось, отчего он такой?
Ей хотелось взять его за руку. Хотелось на него накричать. Хотелось уговорить его пойти с ней, оставить Волдеморта и спасти Гарри, а иначе она совсем свихнется, потому что он должен был лежать у нее на руках, ее мальчик, ее малыш — но его не было, не было! Явился этот ненормальный и убил ее мужа, а потом был зеленый свет, а потом она очнулась тут...
— Я вовсе не пытаюсь умереть, — сказала она непонятно откуда взявшимся голосом — таким твердым и рассудительным, но чувствовала себя при этом сумасшедшей, такой же безумной, каким показался ей Северус — уже дважды за этот вечер... Кого он потерял?
— Хорошо, — он тяжело дышал. — Не наебнись с этой пиздоблядской лестницы — и будем считать это неебически хорошим началом.
— Я постараюсь. Вот, смотри, — она обошла заледеневший участок и принялась спускаться по ступенькам. — Смотри и убедись, что мне не грозит кончина.
Лили не хотела, чтобы ее слова прозвучали всерьез — но, когда она спустилась на дорогу и повернулась попрощаться с Северусом, тот стоял на верхней ступеньке лестницы, залитый холодным, зеленовато-белым светом уличного фонаря, превращавшим его лицо в череду ярких выступов и черных впадин, и был серьезен, как сама смерть.
— Пока я жив, ты не умрешь.
Лили моргнула — он тут же отступил в темноту, словно втянулся в тени за границей освещенного круга.
— Иди домой, — сказал он резко. Она явственно представила, как он поплотнее запахивается в куртку, прячась в нее, словно черепаха в панцирь. — Пока совсем не околела. Погодой я не командую.
— Хорошо, — произнесла Лили медленно.
Она шла вниз по улице, по направлению к дому, с необычайной ясностью воспринимая и каждый свой шаг по тротуару, и каждый свой вдох и выдох, и каждый шорох в шелестящих на ветру кустах. Дойдя до дорожки, ведущей от изгороди к коттеджу, она остановилась и снова обернулась — и, разумеется, Северус все еще наблюдал за ней, возвышаясь над верхней ступенькой приснопамятной лестницы.
Приблизившись к дому с боковой стороны, Лили схватилась за плющ и полезла к окну своей комнаты.
* * *
Лили давно уже скрылась за живой изгородью коттеджа, но Северус еще долго стоял, не сводя глаз с того места, где видел ее в последний раз. Отчасти он стоял там потому, что Лили попрощалась с ним, как будто все было в порядке — не так, как если бы собиралась порвать отношения навеки или раствориться в неведомых далях, куда ему заказан путь; нет, это выглядело так, как если бы они провели вместе вечер, занимаясь чем-то рутинным и обыденным, а потом ей настала пора возвращаться домой. Дьявольщина — сколько же раз он стоял на этих ступеньках и смотрел, как она идет к своему дому и, обернувшись на повороте (точь-в-точь как сегодня), машет ему рукой (чего она сегодня не сделала)? Неисчислимое множество; он не мог вспомнить каждый день в отдельности, но знал, что их бесценные мириады бережно хранятся где-то в недрах его памяти.
