– Ха-арош!..
Тиун любовно провел пальцем по долу, щелкнул пальцем и, жмурясь, заслушал тонкий звон.
– Хорош, – повторил он и передал меч смуглолицему гридню с раскосыми глазами и жесткой черной гривой. – Оцени, Булан.
Булан положил меч на голову и пригнул. Отнял. Клинок распрямился, и сын степей одобрительно зацокал языком.
– Гляди, Олег, – проворчал Крут. – Вадим скользок, как глина после дождя, и подл, как хорек. Ярл будет мстить…
– А что он тут, вообще, делал? – спросил Олег.
– Дом у них тута, на Варяжской улице… – пробурчал тиун и зыркнул на Крута. – Может, Вадим и подл, и сварлив не по делу, но он – ярл!
Крут молча усмехнулся: понимаю, мол, твое положение – служба!
– А где Вадимово ярлство? – спросил Олег. – В Новгороде?
– В каком еще Новгороде? – удивился тиун. – В Гадаре он сидит, у Ильмень-озера. И все конунгом себя мнит… Веремуд! На-ка вот лучше, займись…
Тиун вытащил из сумки большую ржавую кольчугу.
– Великовата больно, – объяснил он заказ, – заузить надобно. Вот, мерку возьми…
Веремуд растянул шнурок с узелками по размеру и ухватил тяжелый ком скрипящих стальных колечек.
– Сделаем, – кивнул кузнец.
– Дозволь сперва на озеро сбегать, – попросился Олег, – взопрел я!
– Сбегай… – проворчал тиун, поворачиваясь к тропе, и добавил через плечо: – Но помни, что я тебе говорил!
– Я помню, – усмехнулся Олег. Он пошел в обход пруда, к старой кузне.
Запруженная стоячая вода хорошо прогревалась на солнышке, но был водоем сей мелок и заилен – больше испачкаешься, чем освежишься.
Душа Олегова и рассудок его, все мысли и все чувства понемногу приходили в равновесие с тишиной и красой окрест. Вадим – прах, мелочь! Тут другое. Сухов стоял на самом пороге понимания русов здешних, готов и вендов, клявшихся секирой Перуна и молотом Сварога, нещадно рубивших неприятеля – и винившихся перед деревом за то, что употребят ствол для новой избы… Эти люди жили в мире с землей и небом, с солнцем, со всем космосом, ведали их жестокие законы и не преступали их, поелику были плоть от плоти мироздания и живой и мертвой материи его. А все их верования, подчас трогательные, иногда пугающие своим немилосердием, были всего лишь средством сохранить гармонию в себе и вовне. Рьяные попы не крестили пока Русь, прекрасную варварку, и не успели внушить еще населению этих лесов, полей и рек, что они – рабы Божии, венцы творения и цари природы, а посему все дозволено. Здешние народы не примеряли корон и мантий, они считали себя ровней и зверю лесному, и дереву, и облакам, свету дневному и лунному. Они не покоряли природу – они были ею и жили с ней в ладу.
