«И тогда вы сможете и дальше бороться за дело свободы и равенства, Итан Гейдж!» – так писал мне мой старый соотечественник, сэр Сидней Смит.
К этому его обещанию я относился скептически. Идеалисты, в чьих головах зародились все эти идеи, нанимали для их осуществления других людей, а вышеупомянутые наемники почему-то по большей части умирали слишком рано. Если сейчас все пройдет гладко, лучшее, на что я могу рассчитывать, – это оказаться на борту какого-нибудь еще не испытанного очередного изобретения эксцентричного англичанина (на них эта нация просто зациклена) и унестись на нем прочь, неведомо куда. Но все это произойдет лишь после того, как моя новая невеста притворится креолкой, любовницей самого знаменитого в мире негра, томящегося сейчас в мрачной темнице Наполеона.
Иными словами, просьба об отставке ввергла меня в пучину политических интриг и распрей, что были выше моего понимания, и я в очередной раз был призван утрясти проблемы мирового масштаба. Похоже, я до конца своих дней так и останусь пешкой в этой игре между Францией и Англией. Обе страны нуждались в моем опыте и экспертном суждении – начиная с новоизобретенных летательных аппаратов и заканчивая потерянными сокровищами ацтеков, – в надежде, что все эти факторы могут сыграть решающую роль в развернутой ими войне и усилить преимущество одной из сторон. Проклятье! Восстания рабов, мореходное искусство обитателей Карибов, предотвращение или отсрочка вторжения англичан – вот в каких вопросах я должен был разбираться, сколь бы ни стремился как-то отвертеться и раз и навсегда забыть обо всем этом.
Страшно утомительно быть нужным всем, особенно с учетом моих недостатков. Ибо и мне не чужды такие человеческие слабости, как алчность, похоть, нетерпение, тщеславие, леность и глупость, – и все они мешают проявиться моему идеализму.
Судьбу мою можно обозначить таким определением: герой поневоле. Еще перед смертью мой наставник Бенджамин Франклин делал все, что в его силах, чтобы укрепить мой характер. Но я всегда испытывал инстинктивное отвращение к честному труду, экономии и лояльности и вполне мог обеспечить себе не лишенное приятности, но бесцельное существование в Париже на исходе XVIII века. Затем обстоятельства свели меня с молодым плутом по имени Наполеон, и настала пора, где не было конца приключениям, в том числе охоте за книгами древней мудрости, скандинавскими богами, греческим сверхоружием и мучительной соблазнительницей – точнее, даже не одной, а сразу двумя. Вскоре выяснилось, что героизм не так уж и хорошо оплачивается, мало того – зачастую он является занятием грязным, холодным и болезненным.
