Неудобное молчание прервалось скрипучим покашливанием. Пень с ушами в надежде выслужиться притащил большой поднос и сгрузил его содержимое на стол. Граф кивнул двергу и жестом отослал его, не обращая внимания на страдальческие взгляды из-под коры.
— Позвольте немного за вами поухаживать.
Влад прицельно метнул кресло под ноги бродящей по комнате девушке и взглядом притянул его обратно. Пока гостья возмущалась, быстро расставил перед ней чайник, сахарницу, молочник, тарелки с нарезанными ломтями хлебом и мясом, сыром нескольких сортов и кусочками горячего пирога.
— Угощайтесь. И не бойтесь, здесь нет ничего такого… Нехорошего в вашем понимании.
Запах творожного пирога достиг ноздрей гостьи. Граф сделал вид, что не услышал, как предательски заурчало у нее в животе. Быть может, сытая она будет менее скрытной?
— Надеюсь, вы простите, если я не буду следовать принятому этикету, — не договорив, Баньши впилась зубами в самый большой кусок пирога и невнятно продолжила: —…Есть чинно и благородно?
— Будьте любезны, — Влад налил себе вина и потягивал его мелкими глотками.
— А вы пока можете развлечь меня светской беседой, — любезно разрешила девушка. — Сколько и кого пожрали, как и кого замучили.
Вино пошло не в то горло. Раньше такое с ним удавалось сотворить только Вррыку, но теперь круг мастеров своего дела грозил расшириться.
Откашлявшись, Граф решил ничего не скрывать:
— Фея, вы когда-нибудь теряли родных?
— Граф, я теряла даже себя, — усмехнулась Баньши, заглядывая в принесенный двергом горшочек. — Надеюсь, вы не думаете поймать меня на крючок слезливой истории о тяжелом детстве?
— Отнюдь. Я рассчитываю привлечь вас правдой.
— Что ж, попробуйте. У вас есть пять минут, пока я буду расправляться с мясом с черносливом, — девушка схватила вилку и с урчанием набросилась на содержимое горшочка.
— Когда отец заключил мир с турецким султаном и отправил меня к нему в качестве залога верности, мне было четырнадцать лет. Когда я вернулся и сел на валашский престол, мне едва исполнилось семнадцать. Второго сына не учат быть наследником, а я, насмотревшись на зверства турок, знал только одно. Поклялся, что никогда не буду жестоким по отношению к людям. Юношеский максимализм столкнулся с реальностью в первый же месяц правления. Сначала пришлось проливать кровь воинов, сражаясь с соседями ради мести за убитых родителей и брата. Потом — бороться с заговорщиками внутри правящей элиты самого княжества. Что бы я ни делал, к каким бы дипломатическим уловкам ни прибегал, люди все равно гибли. Не в сражении, так от голода, на опустошенных турецкими захватчиками землях.
