…Вот она сосредоточенно изучает чистый холст, примеряясь к нему. Делает мазок, и на сером вырисовывается первая ветвь сирени. Вскоре вспухают почки, выпускают розоватые цветки. Агния закатывает рукава безразмерной — и явно мужской — рубахи, облизывает полные губы.
— Фу, как банально, — говорит она, и перечеркивает едва родившуюся картину двумя черными линиями.
…А вот её настигает очередной приступ «мигрени». Агния бессильно опускается на подушки и указывает на дверь.
— Выметайся, — не просит, но приказывает.
Меж её бровей появляется морщинка, которую Иттану страсть как хочется разгладить поцелуем, но он покорно уходит, иначе Агния разозлится и запретит ему появляться в её доме. Отлучит от тела. Так уже случалось: они играют по её правилам. Встречаются тогда, когда позволит она. Не появляются вместе в обществе. А Иттан как мальчишка поддается, потому как все его мысли занимает эта женщина. Пусть она старше его на целых десять лет, пусть опытнее, пусть циничнее — она принадлежит ему. Об их связи знает разве что её прислуга, но та научена держать язык за зубами.
Когда-нибудь она непременно разглядит в нем не только любовника, но и мужчину, человека, личность. Иттан готов ждать…
Дождался!
Ну почему он не схватил её в охапку при первых же симптомах болезни и не увез в лучшим знахарям Валонии? Думал, всего-то мигрень — болезнь аристократии, — а оказалось, что всё куда страшнее и глубже.
Виски жгло горло, но напиться им не получалось. В глубине тела, где-то под сердцем, свербело печалью. Но какой-то неправильной, блеклой. Разве можно так страстно желать женщину и так обыденно страдать по ней? Хотелось сотворить какое-нибудь безрассудство, позволительное человеку, потерявшему любимую женщину, но почему-то не получалось даже встать с места.
Потому Иттан доел сыры, отставил виски и уснул прямо на диване в рабочем кабинете, свернувшись калачиком, ощущая себя полным ничтожеством.
С утра всё валилось из рук. В прямом смысле. На пол летела одежда, бумаги, даже чашка кофе. В случае с чашкой ещё и разбилось на десяток осколков, а кофейная жижа некрасивым пятном окрасила светлый ковер. Иттан растер пятно пяткой и, неудовлетворенный результатом, позвал секретаршу.
— Вытрешь? — спросил он, пытаясь сладить с узлом на галстуке.
— Ага! — Клаудия метнулась за тряпкой и, вернувшись, начала елозить по полу, отклячив зад и выгибаясь что кошка. Она давно была влюблена в светлого декана, и тот ничего не мог поделать с её одержимостью. Убеждал, что им не суждено быть вместе, ругал и даже грозился уволить — Клаудия безропотно соглашалась на всё и продолжала оказывать неумелые, нелепые знаки внимания.
