Не та дверь [сборник] | страница 2

Рома бросил на нее взгляд исподлобья.

— Нет, мы поедем на дачу.

— Тогда поехали сейчас! На дорогах и так уже пробки! — капризным тоном произнесла Жанна.

— Я взглянул бы на тебя, когда тебе стукнет девяносто, — не глядя на девушку, проговорил Рома.

— При чем здесь я? — Жанна выпустила колечко дыма.

Рома хотел сказать, что она ничего не понимает, потому что она совершенно не знает его деда, и что он и так почти совсем не уделяет ему, прошедшему всю войну, времени, и вообще, чтобы она закрыла рот, но он промолчал. Спорить с Жанной было себе дороже, а на критику она обычно реагировала истеричными выпадами. Роман часто задавал себе вопрос, что его держит возле этой красивой, но глупой девушки, но, к собственному изумлению, ответа на этот вопрос у него не было.

Пока они ехали, Рома вдруг подумал о том, что по большому счету его дед, Андрей Степанович, не очень-то жаловал эту Татьяну. И дело было вовсе не в личной неприязни, дело было в принципе. Он, который дошел до Берлина и на Рейхстаге написал собственное имя, китель которого сверкал от орденов и медалей (их даже было уже некуда вешать), он, который всю свою жизнь ни минуты не сидел без дела и, даже выйдя на пенсию, возглавлял совет ветеранов района и занимался общественной работой, теперь был вынужден пользоваться услугами какой-то шмакозявки, которая ему годилась во внучки. Собственно, положа руку на сердце, его дед и в самом деле не так уж и нуждался в уходе. В свои восемьдесят девять он был в полном рассудке, мог передвигаться по квартире (причем категорически отказываясь от палочки), сам ходил в туалет, даже пытался мыть после себя посуду (которую, конечно, потом за ним приходилось перемывать). Единственное — это зрение. Дед был практически слепым.

Сегодня утром он поздравил Рому с днем рождения. И это тоже польстило юноше — не каждый старик может похвастаться хорошей памятью, но что-что, у его деда с этим делом никогда не было проблем. Он помнил наизусть телефоны всех своих фронтовых друзей (которых с каждым годом становилось все меньше), телефоны диспетчерских, ЖЭКов, РЭУ, собесов, участкового и так далее, он прекрасно помнил, где и на какой полке у него что лежит, и если его разбудить посреди ночи и спросить, где хранятся саморезы, он без запинки скажет, что на балконе в ящике есть две коробки из-под леденцов «Момпасье», перетянутые резинкой от бигудей, там-то и лежат искомые саморезы…

Он поздравил его, сунув трясущейся рукой Роме тысячную купюру, и попытался поцеловать внука, но тот мягко и вместе с тем решительно уклонился от этого жеста. Этому было несколько причин. Ну, во-первых, хоть дед и старательно чистил остатки зубов и вставную челюсть, пахло от него далеко не розами. Во-вторых, его щетина. Ему неоднократно пытались подарить электробритву, но упрямый старик признавал только доисторическую бритву с накладными лезвиями (которые уже проржавели до дыр) и облезлый помазок, напоминающий хвост пожилого зайца, и с маниакальным упорством скоблил свое морщинистое лицо. В итоге часть щетины он сбривал нормально, даже резался при этом, а часть оставалась на прежнем месте, как редкий кустарник в пустыне. А в-третьих, ну не хотел Рома испытывать на себе проявления подобной нежности, и уж тем более от старика. Он и матери-то не особенно позволял целовать себя…