— …а на первый курс приняли законченных хамов.
Увидев Тшинецкого, он с полным присутствием духа продолжил:
— Ну валяй, Смутнистый. Что там было с попадьей? Слуга господина доктора.
Стефан застыл в центре палаты. Он знал, что его еще не раскусили. Слышали, что он был в лагере. Некоторые называли его красным.
— О чем рассуждаете, коллеги? — спросил он.
— Каждый рассказывает о своей первой любви, — слащаво улыбнулся Абаковский. — Это необходимо акушерам, правда, господин доктор?
Он мило смотрел на Стефана, которого смутило такое нахальство.
— А может, споем? Сидела на липе… — затянул третий медик, высовывая голову из мохнатого полотенца.
— Пойте, господа, но тихо, потому что окна открыты, — сказал Стефан и повернулся к дверям. — Только не слишком вульгарно, — бросил он с порога.
В первой палате рожала семнадцатилетняя девушка, которая сама явилась утром в клинику, смеясь, что немедленно родит. Когда пришли первые схватки, смеяться перестала, а когда схватило серьезно, три сестры и Стефан еле смогли удержать ее на кровати.
В родильной палате верховодила госпожа Сивик, небольшая, энергичная, в обтягивающем белом халате, темноволосая и темноглазая, с пушком над губой. С виду беспечная и рассеянная, свои достоинства она проявляла лишь в критические минуты. Тогда она принимала командование не только над сестрами, но иногда и над растерявшимся врачом, действуя так искусно, что даже самые раздражительные не чувствовали себя обиженными.
На сей раз в этом не было необходимости, потому что Стефан, у которого от визита к медикам осталось неясное чувство злости, всем телом навалился на вырывающуюся девушку, а когда она попыталась укусить его за руку, так рявкнул на нее, что она расплакалась.
Госпожа Сивик молниеносным взглядом проверила, как ведут себя ее хорошо вымуштрованные помощницы, стоявшие на своих местах, и поощрительно, одними уголками губ, улыбнулась Стефану. Девушка перестала кричать, благодаря чему сила потуг значительно возросла. Несмотря на это, роды, а скорее неустанные метания, лягание босыми ногами и визг, продолжались два часа. Едва ребенок — толстая розовая девочка, перемазанная кровью и слизью, — выскочил на простыню с громким писком, малая успокоилась и, заявив, что завтра пойдет играть в футбол, задремала. Стефан погладил ее мокрые волосы, вытер лоб и, наказав, чтобы она не спала, вышел в коридор. Посмотрев на часы — половина первого, — он с некоторым удивлением вспомнил, что еще не ел, и поехал наверх.
