— Может быть… — уклонился. — Но что же тогда будет с нашими правами?
— Да нет, я думаю, конечно, что согласия мужчины все-таки будут спрашивать.
— Ты что, в прошлой жизни был женщиной? — попытался я его поймать и засмеялся.
— Да ну, что за глупости? — возмутился муравей. — Я был мужчиной. Таким и остался. Ну ладно, а предложение мое ты обдумал?
— Да я бы с удовольствием… Но… как же я попаду в муравейник? Ты же видишь, я какой?
— Тело останется здесь. Я притронусь к тебе, и твоя суть, душа твоя пойдет со мной.
Я струсил. Мне не хотелось оставлять свое тело. Что мне там делать, если мое тело останется без хозяина? Я как-то привык к нему за двадцать восемь лет, и наяву ни разу еще его не оставлял, по-моему. Как это я его оставлю?
Муравей, кажется, понял, что со мной происходит, и вздохнул:
— Все-таки человек — это только человек. Боишься, да? Ладно. Тогда я могу предложить тебе вот что: расскажи мне о себе все. Все, что у тебя на душе, даже то, что ты сам от себя прячешь. Говори все — может быть, я смогу тебе помочь.
Я ждал от него чего-то необычного, но такого предложения, признаться, не ждал.
С тех пор как я стал работать в газете, я все время выслушивал чужие откровения. Но кто выслушает меня? Одна только белая бумага, которая, конечно, терпит все, но ни посочувствовать, ни посоветовать не может.
А если получалось так, что находился человек, который меня выслушивал, то он обычно считал: «Ну что ж, он журналист, мало ли что выдумывает!» И после того как один прямо так мне и заявил, я вообще перестал говорить с людьми о себе.
И вдруг такая удивительная возможность!
Не долго думая, я стал рассказывать о себе.
Говоря о себе, мы чаще всего как-то незаметно любые события и факты оборачиваем в свою пользу. Обычная человеческая слабость, стремление к самоутверждению, что ли. Но в разговоре с муравьем мне почему-то этого не понадобилось.
Немного послушав меня, он сказал:
— Брось ты мне излагать свою биографию. Мне интересна история твоей души. Вот о чем стоит говорить…
— Ну, это труднее… — ответил я. — Я уж и не знаю… Ты же все-таки муравей!
— Ну что ж. Если не хочешь — не говори.
Не хочешь! Как никогда в жизни, я хотел говорить! И кому, кроме этого муравья, я мог бы рассказать о своей душе? Ведь чувства свои я всегда скрываю. Только изредка, если выпью, вдруг начинаю выставлять их напоказ, как женщина свои украшения. И бедные мои подавленные чувства с нетерпением ждут — когда же я выпущу их на свободу? Ну-ну, заглянуть, что ли, что там у меня завалялось, в сокровищнице моей души? А… вот что…
