Какой неожиданный и приятный сюрприз, мой Господин, моя любовь, – пролепетала Анк-су-намун.
Узоры ни ее груди, руках, талии и бедрах, искусно нанесенные лучшим художниками, совершенно утратили четкость и гармонию линий, и кое-где на теле можно было разглядеть отпечатки ладоней.
– Значит, слухи оказались верными, – презрительно скривился фараон.
– Мой господин?
– Кто осмелился дотронуться до тебя? – возмутился фараон и тут же потребовал ответа: – Кто этот мужчина?!
Ответом на вопрос послужило появление Имхотепа, выступившего из глубокой тени балкона. Развернув фараона лицом к себе, Верховный жрец выхватил из его ножен меч.
Повернутый вокруг своей оси, Сети неожиданно липом к липу с собственным оружием, занесенным над его половой. Темные глаза правителя расширились от ужаса:
– Имхотеп? Мой жрец... – И глаза фараона презрительно сузились: – Мой друг...
Эти слова на какой-то миг словно парализовали Имхотепа, и он не смог сразу опустить смертоносное лезвие.
В этот момент за спиной фараона со сверкающими, словно у разъяренной кошки, глазами и раздутыми, как у вздыбленной лошади, ноздрями возникла Анк-су-намун. В руке она сжимала блестящий кинжал, который, без колебаний, вонзила в спину Сети.
Глаза фараона вновь расширились, на этот раз от неожиданности и боли. Смертельный вопль вылетел из уст божества, которое оставалось еще живым человеком. В этом крике смешались отчаяние, боль и невыносимые страдания.
Фараон опустился на колени, будто вознося молитву собственному жрецу, стоявшему над ним с его же собственным, занесенным для удара мечом. На мгновение лицо Сети исказилось мольбой о пощаде, но натолкнувшись не ледяной, словно лезвие, взгляд Имхотепа. приобрело выражение безразличия и даже покорности своей участи, уготованной ему Верховным жрецом.
Стоявшие в зале бритые наголо, покрытые татуировкой жрецы Имхотепа видели не пологе, огораживающем ложе, искаженные тени своего вождя и его любовницы. поражающих упавшего фараона кинжалом и мечом. Как бы инстинктивно пытаясь скрыть творящиеся в покоях, жрецы захлопнули высокие двери и заперли их на многочисленные засовы. За пологом тени преступников продолжали кромсать тело уже мертвой жертвы, и кровь на занавесках напоминала грязь, летящую из-под колес повозки. Жрецы застыли, взирая на происходящее, словно участвовали в каком-то необыкновенном ритуале, сопровождавшемся немыслимым по жестокости жертвоприношением. Жрецы продолжали стоять в оцепенении, когда неожиданно на дверь снаружи обрушились невероятные по силе удары. Их звук показался жрецам самым страшным из того, что им когда-либо приходилось слышать.
