— Полюса в отсекателе, небось, переключить хотите? Раньше разводили на вершках, а теперь на корешках?
— Кристобаль Хозевич говорил... — начал было Привалов, демонстрируя компетентность.
— Кристобаль Хозевич, — передразнил старик, — вообще многовато говорит. Терпеть не могу этого вёрткого жидёныша.
На этот раз Привалов испугался и возмутился уже не так сильно. Но достаточно, чтобы Бальзамо это почуял и рассмеялся.
— Что, мелкий, дрожишь? Чую-чую, — наконец, сказал он. — Правильно. Тебе жидов полагается бояться. И чем дальше, тем больше бояться будешь. Тебе любой жид — хозяин. Но это тебе. А не мне. Мы-то этих марранов душили-душили...
— К-кого? — попытался было вытолкнуть из горла Привалов. Получилось плохо, но Бальзамо понял.
— Совсем вас истории не учат, — брезгливо сказал он. — Ну ладно, мясу не положено, но ты-то вроде как допущенный? Марраны — это испанские жидочки-выкресты. Втайне ходили в синагоги свои поганые. Испанцам такого добра было не надобно. Инквизиция ими занималась. Я там консультантам работал, помню. Ежели чего — можем повторить.
— Так ведь Кристобаль Хозевич это... сам был Великим Инквизитором... — пролепетал Привалов.
— Этот-то? Инквизитором? Да ещё Великим? — Бальзамо усмехнулся. — Совсем вы, ребята, нюх потеряли. Обычным доносчиком он был, на своих стучал. Когда разоблачили — спрятался. Его по всей Европе ловили. В конце концов в Россию сбежал. Местные жиды его приняли. Тогда они на русских царей работали, это потом их британцы перекупили...
Привалов чуть не застонал. Отвратительное слово "жиды" скребло по нервам, а "русские цари" прозвучало как-то совсем нехорошо. Саша поймал себя на мысли, что лучше уж корнеевский мат-перемат.
— Так, значит, смотрящих отозвали, — продолжал Бальзамо, чем-то гремя. — Кто прощальную речь читал? Американец или англичанин?
Мозг Саши отчаянно тупил и тормозил. Поэтому на вопрос великого старца он почему-то извлёк из памяти слова призрака-Януса: "now I take my leave". Произнесли вслух он их бы не смог, но Бальзамо воспоминание увидел.
— Вот так и сказал? Вот с такой интонацией? — уточнил он. Мозг Привалова где-то внутри себя сделал что-то вроде кивка, а может, поклона.
— Тогда американец, — удовлетворённо заключил Бальзамо. — Хотя теперь уже без разницы. Нам, палермцам, один хрен... — он неприятно хихикнул и махнул рукой. — Ладно. Претензии какие есть к моей работе?
Привалов помотал головой. Ему было очень неуютно.
— Ну, в общем, как команду дадут, я полюса переключу. Хлебушка только свеженького насыпьте. Ленинградский уже весь выдохся, за столько-то лет, — проворчал Бальзамо. — Будет хлебушек-то?
