Голицын, правда, вел себя отлично от своих подчиненных. Он сидел нога на ногу и попивал кофе из пластикового стаканчика, пока его команда следила за мониторами. Их шофер и партнер по линии Интерпола Мисимо Ода с отрешенным лицом наблюдал за тем, как качались на ветру деревья. Возможно, он даже медитировал.
– Все, последний клерк вышел, – подал голос Руслан, – на этаже больше никого нет.
– Половина двенадцатого! Вот же трудоголики! – восхитился Стас.
– Проверь тепловизором, – лениво сказал начальник.
– Проверяю… Что за черт? Тепловизор не может выцепить никаких сигнатур в западной части этажа.
– Как это? – оживился Голицын и наклонился к монитору.
– Мы поставили тепловизоры в двух местах, на соседнем здании и на вышке сотовой связи. Они на уровне шестнадцатого этажа. Должны работать.
– Может, неисправны?
– Нет, остальную часть они показывают нормально – вот кусок пятнадцатого этажа, вот – семнадцатого. Там никого нет.
– Скверно! С другой стороны, сразу понятно, куда идти. Но мне не нравится, что мы не знаем, какое количество человек будет нам противостоять. На остальной части этажа пусто?
– Да.
– Хорошо. Выдвигаемся. Чубакка, захвати все приборы сканирования.
– Есть.
– Господин Ода, – Голицын дотронулся до плеча полицейского. Тот едва вздрогнул, – прошу прощения за беспокойство, но нам пора выдвигаться. Вы обещали нам содействие в проходе до лифта.
– Все гражданские ушли, господин Го-ри-цин? – спросил Ода на ужасном английском. Фамилия русского спецназовца далась ему непросто.
– Да, господин Ода.
– В таком случае это честь для меня – помочь вам, – поклонившись и выпрямившись настолько, насколько позволяла кабина микроавтобуса, японец выскочил из передней двери и, дождавшись своих четверых коллег, поспешил ко входу в здание, на котором была выгравирована надпись: «戦争の女神»[77].
Когда пятеро вооруженных людей вошли в здание, охранник засуетился и даже вытащил пистолет. Ода подошел к нему и показал удостоверение, слегка поклонившись. Тот тоже слегка поклонился и, покачав головой, сказал что-то на своем шипящем наречии. Ода, также поклонившись, начал ему что-то доказывать. Тот вежливо слушал, прикладывал руку к сердцу, кланялся, но настойчиво качал головой.
– На этих расшаркиваниях мы потеряли уже две с половиной минуты, – недовольно сказал Голицын, посмотрев на свой хронометр, – такими темпами они тут до ночи кланяться друг другу будут.
– А можно я его пристрелю? – спросил Артем.
– Не по-христиански это, Ринго, не по-христиански, – сказал Голицын с таким видом, как будто от насилия его удерживали лишь религиозные нормы.
