— Лови. И пока не накормишь нас, домой не пойдешь.
Посмотрел на них Ивашка и чуть было не заплакал от злости — пятерых медвежат досыта накормить, это сколько же надо рыбы поймать. Но делать было нечего, начал Ивашка ловить.
Поймает рыбку, выкинет на берег. Съедят ее медвежата, похвалят:
— Молодец! Это по-братски. Давай, давай. Ты ловишь, мы едим, совсем это по-братски. Давай, давай.
И давал так Ивашка до самого вечера, пока не накормил всех. Наелись медвежата, Иле в сумку наложили. Сказали:
— Вот теперь, Ваня, ты можешь и себе поймать. Мы не жадные.
—Нет уж, хватит с меня, досыта наловился, — сказал Ивашка и побрел домой».
Все время, пока рассказывал барсук свою сказку, Ивашка ерзал под березой, глаза ото всех прятал, выкрикивал :
— И не сказка это вовсе, а быль настоящая.
А Мишук посмеивался над ним, локтем подталкивал:
— Как он тебя, Ваня, а!
— Это из-за вас я в такую историю попал. Из-за вас.
Над Ивашкой подтрунивали, а барсук вытер пот со лба и поднял лапу.
— Тише, я дальше говорить буду.
Показалось Фильке, что придвинулась Лиса к медведю Лаврентию. И Филька заволновался: как бы не утащила она узелок с ужином. Медведь Лаврентий за ним совсем не смотрит. Беда может случиться. Пирог выиграешь, нет ли, а свой ужин всегда иметь надо.
И Филька тряс над головой лапой:
— Тише, да тише вы, я говорить буду. Третья моя сказка называется «Дичок».
— Это про Бурундучка, что ли? — подал голос медведь Михайло. — Ну его к лешему, еще на такого сказки тратить. Слезай с кургана.
— А ты если сам провалился, так и другим теперь рассказывать не даешь?
Это сказала медведица Матрена. Медведь Михайло насупился, ничего не ответил ей.
И все так и забылось бы, если бы не заяц с Рыжими Усами. Повернулся он к медведю Михайле и сказал:
— Болит сердечко, Михайло Иваныч?
И закачался Маняшин курган от смеха. Не смеялся только Бурундучок на сосне. Глядел он на всех мрачно и мрачно ворчал:
— И чего смеются? Ведь ничего же смешного нет.
Заяц оглянулся на медведя и прыснул в ладошку. Медведь Михайло наклонился к нему и крутнул за ухо. Заяц так весь и скривился. Сидел после этого и ругал самого себя:
— Дохихикался.
А Филька между тем рассказывал:
«Жил в роще Бурундук. И зиму и лето носил шубу в полоску. И ни разу никто не видел, чтобы он смеялся. Хмурым всегда Бурундук был. Глядел на всех исподлобья. И звали его все Дичком.
Так и прожил Бурундук свою жизнь и ни разу не улыбнулся. Состарился. Ходит по роще все в той же шубе в полоску и все такой же хмурый. Дичок и есть Дичок. А однажды бежит мимо его домика Белка и слышит — кхи-кхи, за дверью Бурундучка.
