Какой бы странной она ни казалась, самой поразительной чертой в ее облике был крошечный ребенок, прикрепленный к ее левому бедру. С серьезным и добродушным выражением ребенок озирал этот новый для него мир, образованный в данный момент нашим суетливым перекрестком.
Мы приблизились к машине и почувствовали с трудом выносимую вонь. Две передних двери были приоткрыты, мутный свет шел с потолка. Полусъеденная курица торчала из пластикового мешка. Мы спросили курильщицу сигар, нужна ли ей помощь. Она повернулась к нам, но было неясно, правильно ли она нас фокусирует, то есть во множественном ли числе. Впрочем, она обратилась к нам при помощи собирательного существительного. «Пипл, — сказала она, — я не знаю, что делать с этой проклятой развалюхой». Она звучала в удивительно низком регистре.
— Не волнуйтесь, сударыня, — сказали мы. — Сейчас мы вас раскочегарим!
— Пипл, вы так добры, вы так милы! — вскричала вдруг она с неожиданной страстью, как будто мы предложили ей одну из наших почек.
— Подождите немного, сейчас мы приедем сюда на нашей машине, — сказали мы. Тень улыбки проплыла по ее длинной физиономии, после чего ее всю передернуло. Беспомощно она прошептала:
— Пипл, у меня ключа нет.
— Где же ваш ключ?
— Пропал.
Несколько минут прошло в молчании. Женщина покачивалась, как мыслящее внеземное растение.
— Может быть, у вас есть другой набор ключей дома? — спросили мы.
— Дома? — она улыбнулась уголком рта. — Может быть. А может быть, и нет.
— Нельзя ли узнать, где вы живете, мэм? — спросили мы осторожно, ожидая услышать в ответ что-нибудь вроде «Зембла» или «Рубла».
— Гикки, — она улыбнулась с привкусом какой-то отдаленной ностальгии.
— Это где? — спросили мы с еще большей осмотрительностью.
— Зовите меня Гикки, хороший пипл, — сказала она. — Я Гикки.
— Так где же вы живете…хм… Гикки?
— Спрингфилд, — она сказала меланхолично.
— Стало быть, вы Гикки Спрингфилд, или вы Гикки из Спрингфилда?
— И то, и другое.
— А это ваш бэби прикреплен к вашей ноге? — спросили мы с ударением на слове «ваш».
— Да, это мой бэби! — воскликнула она с ударением на «бэби».
— Это моя дочь Кассандра! — она разразилась рыданиями. Весь ее огромный костяк дрожал и дергался в диких спазмах. Что касается бэби Кассандры, она казалась совершенно невозмутимой в этой тряске. Только ее маленькие ручки трепетали, словно ища равновесия.
— Мы описались, добрый пипл, — стонала Гикки. — Мы мокрые и грязные! Мы не можем больше жрать нашу тухлятину! У нас ломка! Мы потерялись тут совсем, несчастные, мой добрый заботливый пипл!
