— Мы принесли то, что вы велели, — сказал он.
— Меньшего, парень, я от тебя и не ожидал, — сказал Джордил. Выкладывай.
— Хозяин, это у меня, — произнес я.
Я достал из-под рубахи крошечную фигурку, которую нам дали в Закрытом Районе в обмен на старое тряпье. Хозяин выхватил фигурку и, подняв ее, засмеялся, чудно двигая подбородком. Затем он бросил фигурку вдове Лэмб. Вдова поймала, поднесла к глазам и зацокала языком.
— Одна из них, — сказала она.
— Если ее продать верующим в Мэнскина, можно неплохо заработать.
— Но ведь их там не осталось! — воскликнула вдова, пораженная упоминанием незаконного вероучения. — Они все давно арестованы полицией. Это было еще до смерти Джека.
— Я лучше знаю, — сказал Джордил, смеясь. — Я всегда знаю лучше. Еще никогда ничего не удавалось искоренить полностью, Лэмб. Мэнскинцы сейчас стали хитрее. Рано или поздно мы с ними встретимся, и они хорошо заплатят за этого идола.
— Но ведь это незаконно, мистер Марк. Я боюсь за вас…
И они вступили в одну из своих бесконечных дискуссий. Хаммер сразу выскочил вон, разозленный, что я не пойду с ним. Но я всегда оставался в таких случаях, хотя не понимал и десятой доли произнесенного Марком Джордилом. Я пытался уловить смысл беседы и сделал вывод, что украшение, которое мы принесли, являлось символом запрещенного культа. Подобными сектами кишело все пространство вокруг нас.
Идол Мэнскин был уродливой голой тварью с двумя мужскими лицами, одно из которых располагалось на обычном месте, а другое — на груди. Ноги были расставлены, а ягодицы перевязаны. Идол мне не понравился, но я промолчал.
— Ничего не понимаю, — проворчала старая Лэмб, состроив кислую мину. В дни моей молодости подобных проблем не существовало. Каждый верил во что хотел.
— Ошибаешься, — с удовольствием заметил Джордил, всегда любивший подмечать ошибки других. — Самосознание человека всегда погружалось в массовое сознание. Мы признаем веру только во что-нибудь одно, хотя внешне маскируем это в разные формы. Мы верим в животную тьму, из которой когда-то поднялись. Перенаселение принесло с собой не только кризис экономики, но и кризис интеллекта. Мы снова стали животными. Этот маленький идол намеренно сделан отвратительным…
— Все, что вы говорите, очень хорошо, но я не понимаю, почему люди не могут иметь столько детей, сколько захотят. Видит Бог, это единственное право, которое невозможно отобрать! — Старая Лэмб, родившая пятнадцать детей, всегда распалялась на этом предмете. — Я знаю, кто виноват! Это не чей-то промах, это вина африканских государств. Они никому не помогают, а только воюют друг с другом. Они не беспокоятся о более бедных нациях. Мне говорят, а почему они должны беспокоиться о нас? А я отвечаю: что мы такие же люди, как и они! Почему белые должны жить хуже, чем черные, а? Я выражаюсь просто и прямо, а не этими высокими материями, которые вы вытаскиваете из старых книг. То же самое я говорила и Джеку, и всем остальным. Я никогда не оставляла без ответа всякую чушь, кто бы ее ни произносил…
