Видимость жизни | страница 4



Моя машина неторопливо плыла среди экспонатов. По всему музею были расставлены автоматы с едой, поэтому я мог оставаться там сколь угодно долго. Спал я прямо в машине — на этот случай в ней было предусмотрено ложе.

Утром второго дня, прежде чем продолжить путь, я обратился к ближайшему андроиду с вопросом:

— Тебе нравится приводить в порядок экспонаты?

— Это меня никогда не утомит, — ответила женщина с приятной улыбкой.

— Тебе интересно?

— Бесконечно интересно! Стремление к системе — основной инстинкт.

— Ты всегда работаешь только в этом отделе?

— Нет. Но этот отдел — один из моих любимых. Как вы, наверное, заметили, здесь мы занимаемся классификацией исчезнувших болезней — вернее, болезней, которые исчезли бы, если бы их не сохранили в этом музее. По-моему, микроорганизмы — это так красиво!

— Ты очень занята?

— Конечно! Каждый месяц коллекция пополняется. Здесь найдется место и для самых крупных, и для мельчайших предметов. Хотите, я что-нибудь вам покажу?

— Не сейчас. Сколько пройдет времени, прежде чем заполнится весь музей?

— При теперешних темпах — пятнадцать с половиной тысяч лет.

— Ты когда-нибудь бывала в пустых отсеках музея?

— Я стояла на краю пустоты. Неприятное ощущение! Я предпочитаю нормальное человеческое занятие.

— Хорошо тебя понимаю.

И я уехал, размышляя о пределах мышления андроида. Эти пределы установлены людьми; сами андроиды не догадываются об их существовании. Концептуальная вселенная, umwelt[1] любого андроида не имеет границ. Это делает их счастливыми. Мы тоже счастливы со своим umwelt. Шли дни, я делал одно сопоставление за другим, находил предметы, полезные для клиентов, и заносил их в свой наручный компьютер.

На пятый день я работал в отделе, где собраны корабли и предметы, оставшиеся от раннего периода галактических полетов. Многие экспонаты порождали в моей душе трогательный отклик, вызывали чувство, близкое к ностадонии — удовольствия от возвращения в прошлое. Ибо во многих из них отражались времена, когда человеческая жизнь была иной — возможно, не такой безопасной, зато менее аскетичной.

Первая Галактическая эра, когда мужчины, часто в сопровождении «жен» и «любовниц», если пользоваться старыми терминами, обозначавшими любовное партнерство, забирались уже довольно далеко в примитивных космических аппаратах, стала началом процесса ослабления парности, то есть восхождения человеческой расы к зрелости.

Я вошел в древний космический корабль, построенный еще до открытия «второго пространства». Вбирая голову в плечи, я прошелся по коротким коридорам и попал в комнату отдыха, где теснился некогда весь экипаж из пяти человек. Металл был всюду старомодный; казалось, конструкторы сдерживались, чтобы не использовать вместо него дерево. Мебель плохо соответствовала человеческим пропорциям, в моде был иллюзорный функционализм. И все же сам воздух этого салона был по-прежнему пропитан человеческим духом: упорством, отвагой, надеждой. Этот дух был мне дорог, души пятерых людей, живших когда-то здесь, были родственны моей.