Потом через Швейцарские горы перевалила весна и целый день и целую ночь грела своим поцелуем долину Рейна. И в самом деле: за одну ночь на помертвелых лугах пробилась зелень одуванчиков, голые кусты разжелтелись предпасхальным убором вербного пуха, и нежная синева лютиков сплошной каймой высыпала вдоль лесных опушек. Улицы Якобсрота уже не глянцевели по ночам ледяной коркой. Мартовская слякоть сходила с асфальтовых и брусчатых мостовых.
Жуткий случай в «Галло неро» настолько растревожил Амрай, что она уже не одну неделю носилась от терапевта к психиатру и от психиатра к терапевту. Более того, она возила Мауди в Инсбрук, чтобы показать специалистам университетской клиники, и тамошние невропатологи не могли обнаружить ни малейших признаков эпилепсии. Никакой церебральной обусловленности, ни сильных, ни слабых приступов, нет и намека на симптом так называемого «припадка Джексона», который мог бы вызвать локальное раздражение определенного участка мозга. Ни тумора, ни нарушения местного кровообращения, ни родовой травмы. Эпилепсией, насколько могли выяснить Амрай и Марго, никто из рода Латуров не страдал.
Через посредничество Инес Амрай адресовала подобные вопросы исчезнувшему мужу, так как ее подруга состояла в переписке с Амбросом. Бауэрмайстер ответил Инес телеграфным сообщением из Мангейма, что ничего похожего в его роду не наблюдалось. Тчк. И если бы положение не было столь серьезным, интересно было бы выяснить, как или чем он оплатил эту телеграмму из Мангейма.
Нет, эпилепсией Мауди не страдала. Однако на всякий случай Амрай решила проконсультироваться в Инсбруке. Вначале она всегда держала наготове подушку, чтобы при падении на пол ребенок не повредил голову. Она тайком упражнялась на самой себе в извлечении языка из зева: запавший язык мог стать причиной удушения. Месяц-другой она не расставалась с куском пластилина, нервно разминала его с мыслью о том, чтобы — если уж дойдет до такой крайности — втиснуть его между зубами дочки, дабы предотвратить прикусывание языка. Мауди уже не разрешали ходить купаться, а ежедневное потребление жидкости мать измеряла мензуркой.
Она жила в страхе. Долгие ночи страха за Мауди. То и дело упрашивала она Эстер сообщать даже самые незначительные детали поведения Мауди в среде одноклассников и в балетной школе, но никаких сведений не получала. Даже если бы произошло нечто особенное, Эстер просто из упрямства не сказала бы об этом. Она смотрела на Мауди как на страшный пыточный инструмент для своих нервов.
