Его собеседник едва уловимо нахмурился, поймав отголосок этой улыбки, предназначенной не для него. Узкие губы дрогнули и сжались в полоску, в глазах мелькнула обида.
Эллери всегда любила наблюдать за людьми, подмечать, как они ведут себя, когда не ощущают гнет правил и строгих рамок. Во дворце редко удавалось остаться незамеченной — в ее присутствие почти все обитатели королевского двора неизменно начинали лебезить, пытались угодить или просто замыкались в себе.
Внезапно взгляд девушки зацепился за высокую фигуру, застывшую в стороне на самой границе тьмы и света. Неразличимый в темноте там стоял человек. Длинный плащ почти полностью скрывал его фигуру, однако широкий разворот плеч, заметный даже на расстоянии, мог принадлежать только мужчине. Девушка точно не видела прежде никого в их импровизированном отряде, кто был столь же высокого роста.
На мгновение сердце вдруг сжалось от непонятного страха.
Точно уловив на себе ее взгляд, мужчина вдруг поднял голову, и, девушка могла бы поклясться, взглянул прямо на нее, безошибочно отыскав среди десятка людей именно ее взгляд.
С тяжело бьющимся сердцем она резко опустила голову, одновременно кляня себя за не свойственную ей обычно робость.
— Убери волосы, — Она пропустила возвращение старой няньки, которая, сунув ей в руки горячую миску, принялась прятать пряди волос воспитанницы. Увлекшись наблюдением, Эллери даже не заметила, что несколько своенравных локонов миновали плен капюшона и теперь свободно лежали поверх плаща, точно маленькие языки пламени, сбежавшие прямиком из костра.
— Слишком приметные, — пояснила женщина, наконец, усаживаясь рядом. — Нельзя позволять людям их заметить. Кто-нибудь может вспомнить потом.
Девушка не ответила, прекрасно зная об этой особенности своих волос. Где бы она ни появлялась, взгляды присутствующих всегда сходились на огненно-рыжем каскаде локонов. В сочетании с пронзительной зеленью глаз эффект они производили впечатляющий, и не всегда в хорошем смысле этого слова. Не раз и не два девушке доводилось слышать слово «ведьма», брошенное украдкой в спину. Но знатное происхождение лучше всякого оружия защищало от нападок и любых попыток обвинения в колдовстве.
Миска в руках все еще слегка обжигала пальцы, но то было приятное ощущение. Конечно, эта пища не могла сравниться с изысканными блюдами, в изобилие подававшимися во дворце, но в тот момент ее вкус значил лишь одно. Свободу. И потому на свете не было еды вкуснее.
