Моя жена устало присела на шкуры и с мольбой в голосе выдавила:
— Ну пошли же отсюда!
— Милая моя! — воскликнул я. — Чем же ты так недовольна?
— Я очень устала, — ответила она.
Я присел рядом с ней и провел рукой по ее волосам…
— Подъем! — бодро прокричал представитель СУ, проходя мимо. — У нас еще три этажа впереди, а мне скоро обедать.
Мы прошли в бар, и представитель нажал кнопку с цифрой «3».
Только одну признает большинство людей добродетель —
Быть богатым. В другом смысла не видят они.
Феогнид
12. Шлепаем мы помаленечку по канату — и все диву даемся: странный он очень. Откуда взялся, почему прочный такой, зачем липучкой обмазан — все неясно. Идти трудно, но если осторожно и с умом — можно. Иногда канат с другими перекрещивается: небольшое утолщение — ив две стороны такие же канаты отходят. Вдали еще много канатов, и все они пересекаются. В общем, на сетку очень похоже.
А темный угол прямо под нами почти, но Штуковины еще не видно. И тут меня осенило, током ударило, в дрожь бросило, лихорадкой ошпарило. «Благоверная, — шепчу я в ужасе, — все понятно: там, внизу, зверюга страхолюдная обитает, пострашней тараканов и мух, небось какой-нибудь там спиногрыз кровожаждущий, на него сеть-то…»
— А-а-а-а! — я живо представил себе спиногрыза во всех красках, выдрал ноги из липучки и понесся по горизонтальному канату не разбирая дороги. Едва не свалился. Остановился, дух перевел, опомнился. Вздрогнул слегка, обернулся, вижу: стоит благоверная далеко-далеко, на том самом месте, где я ее оставил, и, по всей видимости, в мою сторону смотрит. Очень мне неловко стало. Нет, не от малодушия своего — какое уж тут малодушие, когда внизу, возможно, спиногрыз мечется, жало свое обтачивает в жестокосердии, выхода не имеющем! Нет, неловко мне стало от того, что я благоверной ничего не сказал. По чести, надо было крикнуть: «Беги!» — а потом уж самому драпать…
Доплелся я до благоверной, а вид у нее растерянный такой: то ли кричать на меня собралась, то ли обидеться решила и ни слова не сказать, — но в глазах уже жалость слезами навернулась, и тут же — презрение, и тут же — оскорбленная гордость…
— Эта… — говорю, как ни в чем не бывало, — я за волоском бегал, давно его присмотрел, все же оружие как-никак.
— И где же волосок? — спокойно так спрашивает благоверная.
— Да к канату прилип — никак не отодрать. Уж я тянул-тянул, тянул-тянул — ничего не получается…
Не знаю, поверила мне благоверная или нет, только мы дальше тронулись.
