Мои яблоки хрустели на сотнях сотен зубов; нефритовые, ониксовые и гранатовые идолы трижды себя окупали: медведи, змеи, пауки, аисты, слоны, вороны и бесконечная вереница гротескных Звёзд. Какая удача! Я умащала мои волосы, венец красоты, самым дорогим эфирным маслом изумруда. Выжимать масло из драгоценных камней нелегко, но когда-то мы, местные обитатели, умели это делать. Моя шевелюра блистала зелёным и чёрным, шея была коротка, бёдра – округлы. Я даже была слегка полновата, чего в Асааде избежать нелегко: здесь на каждый вкус приходится дюжина ещё более утончённых вкусов. В те дни я предпочитала змей, фаршированных финиками и сбрызнутых розовой сахарной глазурью. Сок посыпанных перцем сонь и растёртых с мёдом улиточных раковин, превращённых в пыль тоньше алмазной, бежал по подбородкам моих сестёр. Маленькие певчие птички с малиновым сиропом и крылышки пчёл делали клейкими пальцы моих братьев. В квартале торговцев фруктами кожуру гранатов набивали мельчайшими съедобными рубинами, такими маленькими, что они таяли на языке, точно кубики сахара. Сложнейший процесс превращения богатства в еду мы освоили в те дни, когда знали всё на свете. Однажды я ела топаз размером с кулак моего отца, и его кожица трескалась под зубами, как мои собственные яблоки. Солнце в тот день было таким тёплым, что казалось, будто оно светит сквозь тело. Отец нежно меня подбодрил, приблизил золотую штуковину к моим губам. Вкус у неё был как у свежеиспечённого хлеба и бледнейшего из персиков.
В Асааде мы ели всё, что могли купить, а купить могли что угодно. Ничто не утоляло наш голод, и у всего была цена.
Впервые я услышала об этом во время третьей обеденной паузы – весь рынок не мог закрыться из-за того, что мы успевали проголодаться в середине дня. Мы ели посменно, чтобы торговля не замирала ни на миг. В тот день я лежала на красном диванчике под фиолетовым навесом, украшенным серебряными полумесяцами, и попивала пряный шоколад из чаши чистого золота. Я была молода, и больше мне ничего не требовалось. В моём напитке плавала кожура цитрина; я поддела её длинным ногтем, покрытым морозными узорами, и вдруг торговка айвой прошептала:
– Вы слышали? Оно уже добралось до лавок Рукмини.
Один особенно тучный торговец, несколько лет назад сумевший получить потрясающий и популярный гибрид сливы и аметиста, зевнул и смахнул со своей чаши переливчатых синих мух.
– И что? Улицу отгородят, и мы продолжим заниматься своими делами. Рукмини в любом случае был трущобой рыботорговцев. Старое дынное сусло, бледная и неполная тень Асаада… Я бы сказал, что это благословение. Больше никому не придётся пыхтеть, переступая через лужи кальмаровых чернил и куски замороженной тресковой крови.
