А теперь, когда случалось уезжать по делам, Шатров спокойно покидал самый разгар плотинных работ на Костю Ермакова.
Он и оклад положил ему, как все равно мастеру. Только просил его широко не оглашать этого: не было бы зависти у других, а хотя бы и у того же братца родимого — у Ермакова Семена.
Сычов и Костя беседуют-кричат под грозный, всеподавляющий рев водосвала.
Мальчонкой-пастушком кажется шатровский плотинщик рядом с могуче-громоздким чернобородым великаном.
На них глядят от солдаткина воза. И хорошо, что Сычову не слыхать, что говорят о нем!
Кто-то помянул о сычовских капиталах, о том, что на мельнице у него худое обращение с помольцами. А другой — что совсем недавно Сычов «в киргизцах» купил не то двести, не то триста десятин ковыльной, от веку не паханной степи:
— Господи милостивый! Зоб полон, а глаза все голодны! И куда ему одному столько землищи?
— Не тужи по земле: саженку вдоль да полсаженки поперек — и будет с нас! А он, Сычов, новое, слыхать, дело затевает; скота неисчислимое множество закупает, бойню строит, кожевенный завод: на армию, вишь, седла, упряжь, сапоги хочет поставлять. Ну, и мясо…
У солдата на деревяшке от вдруг вспыхнувшей злобы блеснули белки глаз:
— Им война хоть и век не кончайся: кому — война, кровь, калечество да гнить в окопах, а этим господам Сычовым-Шатровым — им только прибыля, да пиры, да денежки отвозить в банку!..
От мельницы возвращается к своему возу запыхавшаяся дебелая солдатка:
— Ну, мужики, слезайте с возу, отходите: сейчас карьку своего буду запрягать — велят подвезти поближе… Засыпка на раструсе сказал: сейчас тебе засыпать… — А ты чего, Марья-крупчатница? Ты про свою очередь узнала? Стоит, как святая! — Это она прикрикнула на другую солдатку, из чужой деревни.
Та испуганно, как школьница, застигнутая на шалости, заморгала ресницами — длиннющими, дна не видать! Уставилась на старшую вопрошающими золотисто-карими глазищами:
— Дак нам здесь ведь без очереди мелют — солдаткам. У меня и ярлычок — розовый.
Та сердито рассмеялась, передразнивая ее:
— «Без очереди… ярлычок розовенький»! А мастеру-то крупчатному ты его объявляла?
— Нет.
— А откуда же он знать будет, что ты солдатка?
— И верно!
— Ну, то-то. Сонная тетеря! Тебя только и посылать на мельницу: самуе смелют… на крупчатку!
И громко рассмеялась, открыв белоснежные, влажно и ослепительно блеснувшие на солнце зубы.
И снова к помольцам:
— А ну, мужики, пустите, посторонитесь! Говорю, очередь моя приспела.
