Раздался звук рингтона, врач гневно обернулся на Ивана, и тот заметил, что сжимает в руках звонящий телефон.
– Выйдите из реанимации! – резко приказал доктор. Иван подчинился.
Звонила Катя. Она уже успокоила дочь, которую снова кормила, и не могла понять, что там происходит у родителей.
– Папа, я ужасно тревожусь. Объясни мне, что с мамой. Не может она мне так долго не звонить. И даже сейчас… – Катя заплакала.
– Не плачь, не плачь, дочка, – заволновался отец. – Тебе нельзя, молоко пропадет.
– Но ты объясни мне толком – что с мамой? Она… жива?.. – Катя зарыдала.
– Жива, жива, Катенька. Просто больна. Но сейчас уже лучше, ее лечат. Сейчас улучшение. Катенька, я как раз в больнице, побегу сейчас к ней, а телефон придется выключить, нельзя тут. Но ты не волнуйся. Я тебе вечером позвоню.
– Папа, подожди! – закричала Катя. – Ну… Ну я не знаю, что спросить. Просто чувствую, что-то не так. А мама точно не умирает?
– Точно, дочка, ну что ты! Она как раз сейчас послушала нашу девочку, и ей сразу стало лучше.
Раздался снова скулеж ребенка, очевидно обеспокоенного материнскими слезами.
– Пап, ну ты держи меня в курсе.
– А ты будь умницей и думай только о хорошем.
– Ладно. Но только если ты будешь мне часто-часто звонить, – улыбнулась дочь.
– Хорошо, хорошо, целую, Катюша. – Ваня торопился назад к жене. – Ну что? Как? – зашептал он, сунувшись было обратно в палату. Но там царила суета, и его выдворили снова в холл. Он, собственно, ничего не успел увидеть, не понял, пришла ли в сознание Аня или нет.
Таких острых переживаний надежды и страха у него еще не было в этой истории. Он успел подумать: а если очнется? и я буду не нужен? – и тут же испытать отчаянное согласие на такой вариант. Пусть не нужен, но пусть только жива. Успел подумать: а если умрет? И закричать «не-е-ет!» в голове своей. Она не умрет, едва переводя дух от страшной мысли, сказал он себе, придав собственной внутренней интонации самую глубокую убежденность. Она не может умереть. Так не бывает. Ибо что я скажу тогда дочери…
И все-все показалось ему ерундой по сравнению со смертью, с ее непоправимостью. «Какая ж суета все, что нам кажется важным, – изумлялся Ваня. – Все суета и… все такая глупость. А понимаешь это, только подойдя вот к этой черте. Если бы я знал, что Аня когда-то может умереть! То есть я знал, конечно, все про это знают! – но я этого не понимал никогда. А если бы понимал – не так бы мы жили». Он вспомнил про Любу – с жалостью и смущением. Про то, как неловко они силились отомстить, про нелепый их, никому не нужный секс. «И чего достигли? – спросил себя с грустной усмешкой. – Только в души себе наплевали».
