Артур видел, что Лёвкин дядя разозлился. На шее, на лбу, даже на лысине у него вспухли вены.
— Я понимаю, что Сибилла совершила достаточно неблаговидных дел в своей бурной жизни. Но пусть она отвечает за то, в чём действительно повинна. Мы не знаем всех обстоятельств, в том числе и тех, в силу которых она сейчас не может связаться с вами. А вдруг она арестована, больна, ранена? Не дай Бог, убита? Я не прошу для неё снисхождения, но не хочу и напрасных наветов. Лёвка теперь там, где отвечают за всё без утайки. И пусть он сам раскается в своей сумасшедшей любви к жене или благословит её. И никто, включая даже родственников, не вправе решать за Лёвку, кого ему любить, а кого ненавидеть. Даже сам человек не всегда может властвовать над собой, понимая, что слабость его — не вина, а беда. И тут уж тем более никто не хочет, чтобы его до сорока почти лет держали за дурачка. А ведь вы прекрасно знаете, что Лёвка не был дурачком. Он просто хотел сделать мир чище и лучше…
Яков некоторое время сидел молча, пристально глядя на портрет племянника — будто мысленно разговаривал с ним. Артур, чтобы не мешать, поднялся с кресла и подошёл к окну, за которым слышалось ржание лошадей, звенели детские голоса. Время от времени их прерывал властный, женский. Двое внуков Якова совершали вечерний моцион на пони под руководством его снохи Катерины.
Наконец-то, в конце января, ударили настоящие морозы, а перед тем выпал снег. Теперь двор, дорога, поля, далёкий лес — всё искрилось, переливалось, играло, радовалось под лучами ещё низкого, но уже повернувшего к весне солнца. Артур смотрел на голубое, с редкими хлопьями облаков, ледяное небо, и пытался представить, как там существует душа друга, чьё тело десять дней лежит на Востряковском кладбище. Надо же — Лёвка всё уже знает, а Артур — нет! Для друга теперь не существует вопроса, есть ли жизнь за гробом, как на самом деле устроен мир, и почему он такой несовершенный…
В хозяйстве Якова Райникова было четыре лошади, включая двух пони. И все они бегали по кругу, огибая не только дом, но и просторный двор. Гривы и хвосты у всех животных были убраны особым образом — в соответствии с пожеланиями хозяев. Пони маленькой Жени был подстрижен и раскрашен под жирафа. Её младший братишка Савва изо всех сил старался удержаться на лошадке, загримированной под зебру. Катерина и Арсений, одетые в тёплые куртки, шерстяные рейтузы, высокие сапоги и барашковые шапки-кубанки, демонстрировали и детям, и наблюдавшему из окна Тураеву чудеса профессиональной выездки.
