Аня смотрела на одежду — измятую, окровавленную, простреленную, отвратительно пахнущую. Смотрела и беззвучно шевелила губами, творя свою личную, исступлённую молитву. К богине мщения Немезиде Аня обращалась по утрам и по вечерам, после того, как перенесла пять операций. Четыре раза оперировали позвоночник, однажды довелось оказаться в реанимации после родов. Казалось, что из Ани ушла вся кровь, и кожу её, мышцы, внутренности стянули многочисленные шрамы. Долгими днями и ночами она лежала без движения, и при каждом вздохе чувствовала любовь, а при каждом выдохе — ненависть. Не испытывая этих чувств, Аня не смогла бы выкарабкаться из разверзшейся у её ног пропасти ужаса, бреда, отчаяния.
Одну свою клятву Аня исполнила, движимая страстной любовью. Она дала жизнь ребёнку, не унесла его с собой в небытие. На этом пути, при переправе через Стикс, считала Анна Бобровская, у неё должен быть совсем другой попутчик. И вот здесь ей должна послужить ненависть, подобная чёрному смерчу. Пока время ещё не пришло, так ведь даже года не минуло с того вечера. Остаётся ещё два месяца. И только потом можно будет задать себе вопрос — а почему не получается?..
После того, как младший братик Петя, болезненный и впечатлительный мальчик, который, кроме близорукости и раннего диабета, имел ещё и проблемы с сердцем, увидел шубу и жакет, мать перестала приводить его в гости к Ане. Петя едва не угодил в больницу. Ему всё время мерещились пятна крови на норковой шубе, особенно на её шуршащей серебристой подкладке.
Жакет с юбкой едва не стали причиной глубокого обморока и, возможно, гибели мальчишки. Петя не мог делать уроки сидя, занимался только стоя, причём в спецшколе, — настолько слабым было его здоровье. После пережитого нервного потрясения Анин братишка ещё долго просыпался в холодном поту и громко кричал.
И сейчас, глядя на свои наряды, Аня думала, что нужно будет летом поехать на дачу, растопить там печку и сжечь юбку с жакетом. А шуба пускай висит — это ведь подарок. Это память о том, кого уже никогда в Аниной жизни не будет…
— Ань, гость прибыл, звонит от консьержки, — сообщила Катя, снимая фартук. — Скажи ей по «трубе», чтобы пропустила.
— Да… Да, сейчас!
Аня выпрямилась в кресле и схватилась за мобильный телефон. Потом взглянула на часы и вздрогнула — перед раскрытой дверцей шкафа она просидела ровно сорок минут.
* * *
— А вот попробуй эти сочни, девонька!
Иосиф Моисеевич, отодвинув пустой бокал из-под красного вина, нагретого, как и положено, до комнатной температуры, закусил ломтиком твёрдого сыр. Потом он положил на стол, за которым сидели они с Аней, небольшой, но тяжёлый свёрток.
