По грязным уличным дорогам торопятся толпы людей. Люди спешат на работу. Вот-вот предостерегающе завоют, запоют, засвистят гудки.
А позже — солнце выкатится повыше — рассыпятся по этим дорогам ребятишки с сумками, со свертками, с книжками. Всплеснутся свежие голоса. Зазвенят дерзкие переклики.
Из разных дверей потянутся ребята. Из своей двери выйдет Васютка. Деловито оглянет невиданную еще сегодня улицу и уверенно устремится в знакомый путь.
Так каждый день.
Иногда Васютка выходит вместе с Павлом Ефимычем. Они идут несколько кварталов рядом. Они беседуют о своем чем-то, неотложном и важном, хотя в глазах Коврижкина поблескивают лукавые огоньки. На каком-то углу, где пути их расходятся, они расстаются. И почти всегда Павел Ефимыч оглядывается и смотрит парнишке вслед. Мягкий свет играет в такие мгновенья в его глазах.
Сорок утренников влекутся через февраль к марту. Раздумчиво, почесываясь и поплевывая, осматривает Архип хозяйство свое. В деревянной бороне поизносились зубья, и надо бы заменить борону настоящей, железной. А то у этой только и осталось хорошего, что ржавая кандальная цепь. Когда-то променяла бродяжня кандалы на водку. Ржавая цепь сухо позванивает, а Архип сопит и считает: пожалуй, если понатужиться, то и этим инструментом землю можно хорошо вычесать. Вот плужок бы... Дедовская соха совсем запарит Мухортку, изведет старика... Бродит Архип по двору, оглядывает хозяйство свое. А Василиса украдкой следит за ним и облегченно вздыхает.
Звенит веселая капель. Чем дальше, тем больше звону и веселья.
Арина Васильевна вслушивается в этот звон, всматривается в крепнущее сияние солнца, — всматривается и вслушивается и темнеет. Тяжкая забота наваливается на ее плечи. Тяжкая забота, которая пугает ее.
На реке все больше ржавых пятен. У прорубей сверкает вода. По утрам поблескивает наледь.
28.
Арина Васильевна темнеет от заботы и уходит к соседям развеять свою тоску.
Ксения остается одна.
Непрочная тишина в избе обступает ее со всех сторон. Со всех сторон надвигается на нее ее одиночество, со всех сторон ползет к ней ее боль.
Тараканы шуршат на печке, на столе, по полкам. Скрипит половица под колеблющимся шагом Ксении. Мертвое молчание лелеет Ксеньину печаль.
В отсутствие крёстной Ксении легче отдаваться своим мыслям, своей скорби. Нет тревожно подглядывающих глаз, нет сочувственных вздохов. Можно дать волю скованному недоверчивостью сердцу.
Ксения садится в углу на лавке. Лицо ее искажено болью. Где-то далеко накопилось в ней много слез. Но нет им пока еще выхода. А как хорошо бы однажды всласть выплакаться до конца! Сладко выплакать пред самой собою всю горечь. Дать сердцу, замерзшему, застывшему, отогреться в жгучести одиноких и редких слез. Как хорошо бы, если б хватило силы выплакаться!
