«Марья» — укололась воспоминаньем Ксения и жадно разглядела ребенка.
А когда и женщина, и ребенок скрылись по улице, Ксения долго стояла неподвижно и одиноко на снегу.
И живо и ясно прошли пред нею давнишние дни, когда, по-девичьи беспечная и по-девичьи же безрассудная, она выслушивала от ласкового и тихого парня стыдные, но горячие, но радующие слова, когда верила этим словам и доверчиво куталась в крепких объятиях и не отворачивала лица, не прятала губ от томящих поцелуев. А что сталось от всего этого? Она ушла, и не по своей воле, а он не дождался ее, сменил на другую, и вот сейчас эта другая прошла мимо нее, отворачиваясь, с его ребенком... Но ведь могло же быть иначе!
Душа тоскует, и раскрываются все старые, уже зажившие раны.
В воскресный день тихо и прибрано в избе. Арина Васильевна, по-праздничному выспавшись, встречает Ксению молча, но ласково. К крёстной вернулась ее прежняя ласковость после того ночного разговора. Крёстная носит в себе какую-то мечту, но пока еще не обнаруживает ее. Она не удержалась и поделилась с верными подружками-соседками о том, что неожиданно услышала от Ксении, и теперь ждет она чего-то, и, видно, еще не приспело время для того, что лежит у нее в мечтах.
Но робко и несмело краешек этого выскальзывает:
— Ксеночка... — говорит она, когда Ксения, раздевшись, садится к заиндевевшему окну: — Я вот что надумала. В Острожном, сказывают, батюшка новый, из схимников. Праведной жизни человек и ученый. Вот, бать бы, съездить к нему... Многим, сказывают, утешение молитвою дает он... А, Ксеночка?
Ксения еще не стряхнула с себя острых воспоминаний и отвечает растерянно и невпопад:
— Вот и был бы теперь ребеночек мне утешением...
Арина Васильевна испуганно вслушивается в этот ответ. Качает головою:
— Да об чем?.. Коли господь не дал детей, об чем же тужить! Я тебе про батюшку острожного. Утешить молитвою, мол, сумеет он. Слышишь?
Ксения слышит. Губы ее сжаты. Упрямые мысли морщат лоб. Рука теребит кончик головного платка.
— Слышу... Не верю я, крёстная!
— А ты поверь! Попробуй!..
И, торопясь использовать покорное молчание Ксении, крёстная обрушивает на нее все, что узнала она у подружек-соседок о праведной жизни бывшего схимника, о душевном исцелении, которое он подал вот той-то да тому-то, о радости, которую приносит его молитва. И, может быть, подавленная всем этим, Ксения внимательно и безмолвно слушает ее.
Вечером, с первыми огнями к Арине Васильевне приходят соседки, сначала одна, потом другая. Садятся тихо и затаенно, как в доме, где лежит тяжело больной. Вздыхают, смотрят друг на дружку, кидают сострадательные и умиленные взгляды на Ксению. Невзначай начинают разговаривать об отце Сосипатре, острожном попе. Невзначай и исподволь пробираются ко Ксеньиному томлению. Осторожно, с бабьей, нигде необученной, но верной хитростью поворачивают речи свои как раз на то, о чем толковала Арина Васильевна.
