Сладкая полынь | страница 25
И когда Афанасий угрюмо натягивает на себя шубу, приезжий прибавляет к приказу председателеву:
— Заодно, дядя, позови-ка Коненкину Ксению.
— Ето кривую, што-ли? — пренебрежительно переспрашивает Афанасий.
— Да. Глаз у нее попорченный. Ее.
— Дела! — ворчит Афанасий. — Начальства сурьезная, а бабу кривую требовает!..
— Ну, ну, катись, — смеется приезжий. — Экой ты, право, вредный!
За председателевым столом трое. На лавке двое. Над головами плавает едучий густой махорочный дым. Говорят степенно, мало, больше слушают приезжего.
Ксения входит в присутствие, останавливается, оглядывается. Замечает приезжего и с радостным испугом:
— Батюшки! Пал Ефимыч!?
Приезжий подымается из-за стола, широко улыбается, кивает головой, приветливо и весело:
— Узнала? Не забыла, значит? Ну, проходи, проходи, Ксения! Здравствуй!
Они сходятся на средине комнаты, в крепком рукопожатии сцепляются их пальцы и ладони. Мужики молча и сосредоточенно следят за их встречей; Афанасий у порога вскипает изумлением и трясет бурой и седой бородою:
— Видал ты?!.. Ну, спиктакиль!..
— Узнала, как не узнать, — в радостном смущении отвечает Ксения. Жаркий румянец жжет ее щеки; губы приоткрыты, глаз смотрит широко; в глазу отблеск далекой, несозревшей еще тревоги.
— Это хорошо! Я, было, тебя потерял. Даже бумажку посылал в волость, да все ответа не было. А вот пришлось мимо этих мест ехать, ну и разыскал.
— Спасибо! — вспыхивает Ксения. — Спасибо, что не забыл.
Мужики курят и слушают. Председатель ерзает на своем месте, крякает, откашливается:
— Может вы тут, товарищ, об своем с Ксенией потолкуете, а мы уж опосля займемся?
— Нет, зачем же! — встряхивает головой приезжий. — Ксения вот посидит, подождет, пока я с вами обо всем поговорю, а потом и с нею про наше общее вспомним. Посиди, Ксения, обожди немного.
Вскидывая голову выше, приезжий тепло, вслушиваясь сам в свои слова, прибавляет:
— Мы с ней, с Ксенией, с товарищем Коненкиной, под одними пулями стаивали. Одним огнем крещены...
— Я посижу, обожду, — задыхаясь, соглашается Ксения и отворачивает лицо от приезжего, от мужиков.
Афанасий медленно и широко раскачивает голову и сокрушенно, не вмещая в себе всю изумленность, чмокает.
Ксения садится на лавку, ближе к двери. Она прячется от по-новому разглядывающих ее глаз. Сжимается и ждет.
Приезжий кончает разговор с председателем, с мужиками. Мужики подымаются с лавки, выходят из-за стола.
— А насчет кресткома[2], — говорит, уже стоя, мужикам приезжий, — вы облаживайте скорее. Это дело нужное и для бедноты полезное.