Сновидение — это иллюзорное осуществление вытесненных желаний, — утверждал Фрейд. Прайс как бы снимает узкоклинический аспект этой ходовой формулы, гуманизирует ее и переносит акцент на иллюзорность осуществления желаний во сне. У его героев достаточно причин, чтобы искать забвения в грезе: реальная жизнь бывает тягостна и безрадостна. Но отключение от раздражителей внешнего мира — временно, пробуждение к действительности неизбежно. Они думали, что «имеют право на исполнение желаний», — если воспользоваться меткой репликой прайсовского персонажа. Но «желания — это мечты, сказки, которыми люди тешат себя… а не приказ, которому обязан повиноваться весь мир».
Сталкивая жизнь во сне и жизнь наяву, Прайс опосредствованно подходит к томе утраченных иллюзий в ее специфическом варианте — недостижимость «Американской мечты».
Монологи, эпистолы, сновидения… Автор прибегает к столь традиционным, если не сказать архаичным, способам повествования как раз для того, чтобы самой формой романа оправдать его замысел — изображение живучести прошлого, прочности памяти. С другой стороны, эти художественные средства сообщают произведению многоголосие и многозначие, каковые считаются непременным признаком современного развитого романа. Прайс нередко остается в тени, отказываясь от позиции всезнающего и полновластного распорядителя судеб героев. Он предоставляет эту роль времени — опять-таки в согласии с природой хроникального повествования.
«Философия» романа, его общая объективная идея складывается, таким образом, из частных, субъективных «правд» по мере накопления разноречивой художественной информации.
…Что побудило Еву покинуть родное гнездо и бежать с человеком вдвое старше ее? Банальный ответ: «любовь» или «по молодости — по глупости» — и отдаленно не передает сложность мотивов этого шага, не до конца осознаваемых ею самой. Причины раскрываются постепенно, и заключены они, как выясняется, не столько в характере Евы, сколько в характере взаимоотношений в семье, а те, в свою очередь, тоже ведь сложились не вчера и не на пустом месте.
В двенадцать лет, едва почувствовав себя взрослой, Ева остро ощутила какую-то одинокость и, как скажет потом, «застыла в горе». Не то чтобы она была лишена тепла родительской любви, но внимание и заботы старших казались несносными. Евино сердечко рвалось к самостоятельности и свободе. Вот и вышло, что Форрест, обходительный и умный Форрест, вырос в ее глазах, стал едва ли не желанным даром судьбы. Ее влекло к нему уважение, девичье любопытство и догадка, что именно она нужна этому «взрослому» и чуточку грустному мужчине.
