Добредаем до ларька, берем еще по паре литрушек с чипсами, идем в парк. Там, на траве у озера, чуть полегче.
К вечеру подтягивается Китаец и немедленно начинает клянчить деньги на пиво, хотя сам уже пару месяцев как работает в «Караване» упаковщиком. Мы со Жменом вяло посылаем его куда подальше, и вскоре он возвращается, звеня бутылками. Я радуюсь, насколько это вообще возможно. Китаец хоть и не шибко приятный собеседник, но всяко лучше Жмена, который с самого утра «заливает горе» и от того уже будь здоров поплыл. Бормочет только всякие «шлюха» и «сука» да зыркает осоловевшими глазенками.
В кармане звонит телефон. Я прикрываю рукой надтреснутый экран потертой «Нокии» (вчера взял в ломбарде на Ломоносова) от солнца и округляю глаза: Маша.
— Да?
— Карась, ты?
— Ну а кто еще? Это ж мобилка.
— Да, извини…. Не хочешь ко мне вечером заскочить? Повисеть, коньячку попить…
— А родичи?
— В Фастов погнали, деда проведать.
— Не вопрос. Тока в восемь и с Китайцем.
— Ладно, давай в восемь с Китайцем… Зацепите в прокате фильмец какой-нибудь.
— Окей.
Я вдруг осознаю, что рядом валяется Жмен, и ему — с его-то паранойей и ревностью — вряд ли понравится, что мы с Китайцем зарулим вечером «на коньячок» к его вечно то-ли-бывшей-то-ли-нынешней девушке. Но беспокоиться уже не о чем: Жмен совсем скис и спит, уткнувшись лицом в траву.
— Какого хрена вы меня Китайцем прозвали? Я что, на китайца похож? — спрашивает Китаец, который никак не может смириться с новым прозвищем.
Это правда: бородатый, кряжистый и низкорослый, на китайца он совершенно не похож. Все объясняется просто — однажды, где-то с год назад, мы все тусовались у Сони Столярчук. Вова Шмат с хозяйкой закрылись в спальне, а мы со Жменом, Машей и Лехой Кузнецовым — пока еще по кличке Кузя — смотрели телик. Там по «М1» как раз шел мультяшный клип «Gorrilaz», «Clint Eastwood», и, заметив на экране маленькое существо с гитарой — по легенде группы, японскую девочку Нудл, — Маша рассмеялась:
— Смотрите, китаец — это ж Кузя!
Кузя тогда совершил страшную ошибку: обиделся и попытался сопротивляться. В результате прозвище, которое в противном случае умерло бы, едва родившись, срослось с ним намертво.
— Не знаю, Китаец, мне по херу. Идем, — говорю я, поднимаясь и чувствуя ту противную пародию на сытость, что бывает только от чипсов и пива натощак.
Выбравшись из парка к проспекту, мы заскакиваем в гастроном, где рядом с хлебным отделом прилепился ларек видеопроката. Пухловатая девица, которая там работает — то ли одноклассница, то ли с параллели Вовы Шмата, — курит у входа в магазин. Дожидаясь ее, мы берем пару пакетов вишневого сока и сигареты. Когда девчонка возвращается за прилавок, я беру «Васаби» — небритая харя Жана Рено на потертой коробке оставляет надежду на приличное кино. Хочется, честно говоря, взять «Джиперса Криперса», но Маша вроде ужастики не любит.
