10.2.71
Привет, бич!
‹…› История с голодовкой Гершуни[104] меня прямо-таки удручает. Братцы, если есть возможность, бомбите ему в больницу, чтобы он не глумился над самим собой. Передай, если будешь ему писать, мою слезную просьбу об этом. Ну и еще скажи, что когда я его вспоминаю, то это сопровождается неизменной теплотой. И что я надеюсь, что он очень скоро подключится к людям, терпеливо дожидающимся меня в Москве и коротающим это ожидание за рюмкой-другой.
По поводу моих глаз. Никакого особого повода для базара на эту тему у меня сейчас нет, да и вообще это не очень в моих житейских привычках. Не придумывайте там себе лишних печалей не по делу.
А вот что действительно печально, это что я получил только конец Хемингуэева романа («Новый» – хотел я сказать. Но уже – грустно, конечно, – это звучит примерно как «новый роман Бальзака»). Читал ли ты его и хорош ли он? Я ведь уже начал и позабывать кумира 50–60 гг., худо.
Жду твоего письма с освещением всех темных мест. Но и инициативу, самостоятельность тебе тоже проявить неплохо бы.
Обнимаю тебя. Илья.
10.2.71
Дорогая Алинка, милая моя кандидатша-пфзивиаторша!
Вчера отправил письмецо твоему братцу (кровному) и моему (по духу). Жалко, и очень, что ты не получила моего предыдущего письма. Помимо всяких печалей, которые навевает эта утомившая меня тема, ты еще упустила возможности познакомиться с моими педагогическими раздумьями. Боюсь, в результате этого твой Маратик так и не узнает, что такое розга, вымоченная в добротном огуречном рассоле ‹…›
Мне, Аленька, малость тошненько сейчас по разным причинам, потому не обессудь, ежели письмо окажется не совсем веселым. Уговор наш я обязательно выполню; думаю для этого скоро бросить курить и заняться культуризмом.
Шефа твоего я ну совсем, ни капельки не помню. Наверно, он мне не понравился в пьяном виде (то есть потому что я был…). Ничем иным я не могу объяснить свое недоброжелательное отношение к отечественному королю ихтивизаторов. А то, что он приревновал ко мне, свидетельствует только, что парапсихология имеет право на существование. Я ведь так старался это скрыть, но нет тайн для телепата.
О выставках мне все пишут и пишут, а я все облизываюсь и облизываюсь. Очень много мне писали о Чекрыгине, но по своим наклонностям последнего времени влезать в вещи по возможности масштабные я по-настоящему сожалею только о том, что у нас преждевременно затеяли выставку французов. Повременили бы месяцев 16!
