. Просто полоса мрачноватого состояния души; это ведь бывает и на воле тоже.
Люди мне пишут, и к стыду твоему могу тебе сообщить московские новости: Марк работает в переводах и западноевропейской критике; уверен, что хорошо работает: он умен и ответственен, совестлив. Леня изучает итальянский язык, уверен, что хорошо изучает: он прилежен, добросовестен и способен. Словом, всюду жизнь, и это – совершенно по правде – и хорошо. Хоть маленькая информация о житье-бытье людей – это и есть преимущество ИТУ[60] перед тюрьмой: там время сгущенно и кажется: свистни в соседнюю камеру – отзовется кто-то из близких. Тоже такие мысли не располагают к игривым шуткам. Стало быть, у меня и наказ такой: живите, братцы, по возможности беспечальнее, так всем лучше. А в совести вашей и конечной правильности всех шагов – кто же усомнится?
Я надеюсь, что все не пишущие мне вообще или давно благополучны: что Сарра Лазаревна[61] вышла из госпиталя, что у Пети нет кризов, что вполне здоровы Валя[62], Нина Валентиновна[63], а Алина успешно дошла до диссертации.
Вот еще Ирке учиться бы – и на мои полоумные нервы пролилась бы пинта живительной воды. Пиши мне, не очень считаясь с ответами: я исправен, во-первых, а во-вторых, если по совести, то и времени у тебя чуть поболее. Пиши, что и сколько пишется: мы всем будем оченно довольны, – и обрати внимание на то, что я теперь в бригаде № 45.
Целую тебя и жену твоя, и всех твоих родных по всем линиям.
Илья.
Ноябрь 1970
Здравствуйте, Леночка и Валерий!
Это у тебя, Лена, прекрасная мысль: стать, как ты выражаешься, моим «неотвязным корреспондентом». Дай-то бог, чтобы ты воплотила свои добрые намерения в жизнь. Это, я понимаю, нелегко и при достаточном лимите времени, а при твоем многодетстве очень трудно. Но ты уж расстарайся, пожалуйста, напряги все свои запасы благородства и душевных сил – и сделаешь очень даже доброе и великодушное дело.
По секрету: «Винни-Пуха» я сам прочитал и, кажется, с бóльшим упоением, чем мой невзрослый тогда еще отрок. А вот «Алису в стране чудес» я почти не понял. Как ее дети понимают – ума не приложу.
Что касается твоего предложения сделаться полиглотами, то где уж мне. Вот подучусь русскому языку как следует – и то слава богу. Я заказал всякие немецкие книги, но очень даже боюсь, что сил не хватит – не каких-то там внутренних и прочих – обыкновенных. Я ведь не из Гераклов.
Кстати, о греках. Сейчас я домучиваю Плутарха: осталось две, довольно известные, биографии – Александра и Цезаря (третьего-то томика у меня нетути). Слово «домучиваю» я выбрал не случайно. Начал-то я читать с интересом, а потом интерес притупился, и вот почему. Прежде всего, биографии, по-моему, очень уж похожие: сплошные военные забавы с обилием поверженных, казненных, предсказаний, затмений, подкупов, измен, – словом, как раз той части человеческой жизни, которая меня всегда интересовала меньше всего (после разве что физико-технических наук). Банально, но я в первом чтении «Войны и мира» пропустил все, что относится к Шенграбену, Аустерлицу и Бородино. Кроме того, прославленная психологичность Плутарха показалась мне довольно ограниченной: очень небольшой набор психологических типов с моралью, умещающейся в кодекс чести эвпатрида (патриция). Да и греки, тем более римляне у него разочаровывают: много у них восточных церемоний, детской погони за триумфами и трофеями. То, что я читаю параллельно: куски греческих философов – никак не отражено у Плутарха. Жизнеописание Сократа (личности с действительно нравственными страстями) у него и невозможно. Вообще, я, кажется, подхожу к мысли, что Перикловы Афины, очень может быть, и не греческое явление. Даже войны, политика с чувством общегреческого, а не локального патриотизма. А уж об интеллигенции этого времени я в этом смысле и не говорю. Эврипид или тот же Сократ, по-моему, такие же негреки, как Бах или Шиллер – ненемцы. Греки, в конечном счете, так же тяготели к спартанскому идиотизму, как немцы к Мольтке, Бисмарку, а потом уж и к деятелям 3-го рейха.
