Потом я пришла в «Олений рог»; неблизкие знакомые решили числить меня любовницей Норберта и успокоились. Надо ли говорить, что этой мысли у меня самой ни разу не возникало?
Так время и шло.
И вот вчера за забронированный столик в угловом кабинете села небольшая компания — три дамы в привычных уже шелковых полумасках, и два кавалера. Одной из дам была Гвендолен, и я подошла поздороваться.
— Госпожа фон Бекк, я рада вас видеть! — Гвен сразу взяла быка за рога. — Как вы знаете, высочайшее одобрение получено, и сегодня я привела к вам человека, который будет заниматься музыкой для нашего мероприятия. Знакомьтесь — маэстро Сольферини!
— Синьора! — маэстро поцеловал воздух в трех сантиметрах над моей рукой. — Я восхищен! В столь юном возрасте вы ведете такое сложное дело! Позвольте мне числить себя среди страстных поклонников вашей красоты и таланта!
Я беспомощно оглянулась на Гвендолен — она явно наслаждалась ситуацией и не собиралась приходить мне на помощь.
— Маэстро, спасибо, что пришли к нам сегодня вечером. Я… — господи, что ему говорить-то? Пожирает меня глазами, даже страшновато как-то! — Не будем мешать дамам, прошу вас пройти со мной в кабинет, там удобнее будет поговорить о музыкальном сопровождении благотворительной недели. Пара концертов, может быть? Или небольшой камерный оперный спектакль?
Маэстро Сольферини вновь завладел моей рукой, я постаралась ее отнять, и, подобрав юбки (а что делать? Если мне приходится выходить в зал ресторана, любимыми кожаными штанами уже не обойтись!), повела его в сторону лестницы на второй этаж. По видимому, маэстро принял приглашение в кабинет за прямое согласие на все, и на лестнице попытался обнять меня за талию. Я с трудом ускользнула, не переставая при этом оживленно болтать, долетела до двери кабинета и распахнула ее.
— Господин Редфилд!
К счастью, Норберт сориентировался и пошел навстречу маэстро, протягивая руку для пожатия.
Маэстро не перестал пожирать меня глазами, но вынужден был перейти на темы деловые. Посидев с ними еще минут десять, я удостоверилась, что разговор наладился и ушла к себе.
Господин Сольферини на этом не успокоился, и продолжал пылко мною восхищаться при каждой встрече, присылал букеты и даже позволил себе однажды дополнить очередную дюжину роз коробочкой с безделушкой.
Безделушку я вернула, но вынуждена была, скрепя сердце, согласиться на прогулку — может быть, прохладный октябрьский воздух у реки охладит и пылкого маэстро?
