Повести и рассказы | страница 39

На поляне вокруг землянок зеленели все те же травянистые подушечки. Но сейчас была весна, и каждая из них выбросила вверх свой синий цветок на высокой ножке. Прасолов разнуздал коня и отпустил его. Форд поскакал к своей зимней конюшне.

Снарский был в складе. Вместе с Клавой они пересчитывали остаток капсюлей и укладывали их в картонную коробку. Начальник остановился в дверях и кашлянул. Дядя Прокоп поднял голову, встал. Они умолкли оба посреди склада, четыре руки соединились в крепком пожатии.

— Лев! — сказал Прасолов. — Лев!

Через час они уже шли по трассе, осматривая полку, вырубленную в граните.

— Мы тебе выделили сборный домик, — сказал Прасолов. — Будете теперь жить культурно.

— Культурно! Жить в нем кто будет? Мы — народ кочевой. Вот опять перебираемся на новое место.

Он нерешительно посмотрел на Прасолова.

— Ох, и дела были у нас!

— Какие же дела?

— Какие? — взрывник спохватился. — А сам будто не видишь. Вон какие — ударные дела!

— А кладовщица ваша новая как?

— Ты про Клаву? Ничего… — и дядя Прокоп сразу перешел к делу: — Понимаешь, Залетов что придумал! Удвоил нам рабочий день! Давай-ка нарисую тебе, чтоб понятней было. Вот это — заряды. Этот крестик — Залетов. А этот вот… ну, допустим, Снарский…

Они наклонились над теплой гранитной плитой, и камень этот через минуту стал для них широким чертежным столом. И, как всегда получалось у них при встрече, Прасолов и Снарский недолго говорили о зиме, которая осталась позади и казалась теперь совсем легкой. Прасолов изобразил на камне лето, разбил на месяцы и недели, а далекий июль подчеркнул и поставил над ним вопросительный знак.

— Вопрос тебе знакомый. Успеешь?

Дядя Прокоп взглянул на камень — не на вопросительный знак, нет, на свои два крестика, у которых были простые человеческие имена.

— Ответ тоже будет знакомый, — он улыбнулся и покачал головой. — Моя бригада другого ответа еще не давала.

1951 г.

Барак путейцев стоял в долине в пяти шагах от высокой железнодорожной насыпи. Далеко внизу река, вылетев из-за слоистой скалы, разбегалась в россыпях гальки множеством белых ветвей.

В общежитии были только две женщины. Одна из них Настя — жена Снарского, пожилая, полная, неторопливая. Она была признанной хозяйкой общежития, хоть и не занимала в бараке табельной должности. Все пятеро взрывников из бригады Гришуки Мухина — бывшие ученики Снарского — были обшиты ею и накормлены за ее выскобленным добела столом. Из открытого окна Настя весь день слышала, как вздрагивает чистая горная синева, словно по небу ходит гигант. Это взрывники подавали о себе весть.