Через какое-то время она догадалась, какую поганку завернул против неё Додик, чтобы затащить на свой чёрный диван. Он и сам того не отрицал, лишь масляно улыбался, всякий раз притягивая её к себе, чтобы сойтись губами. Она и на самом деле была для него такой: с высоким, туго упакованным в ажурный лифчик бюстом, уже заранее опережавшим самые смелые мечты о недостижимо прекрасном. С длинными ухоженными пальчиками при бархатистой поверхности, ласкавшими, наверно, самого профессора по материалам. С гладким, без любого дефекта маникюром и с приятной уважительностью к руководству. Одним словом – представительница культурного племени, и к тому же княжна, он проверял во всех местах.
Сперва Вера, как и надлежит порядочной женщине, слегка рассерчала, предъявив Бабаяну обиженный вид. Но это было уже потом, когда она чуть поумнела и разобралась в имевшейся подставе. Однако было поздно, всё уже состоялось. Остальное на фоне вынужденного одноразового согласия теперь уже обретало свойство и дальше поддаваться устремлениям неутомимой директорской плоти.
Был ещё один момент, в угоду которому Вера Андреевна пошла на связь с Бабасяном. Вернее, не оборвала её после того единственного и вынужденного раза. Просто Давидова могучесть по факту оказалась не меньшей, чем Моисеева, а порой, с учётом нервозности и спешки, даже несколько превышала её глубиной страсти и неистовством основного параметра. К тому же видела, какую бурю неподдельных эмоций всякий раз пробуждает она в Давиде Суреновиче, когда тот берёт её, предварительно насытив обоих ласками, на которые никогда не скупился.
– Мёд… мёд… чистый мёдичек на сахарной пудре… – вышёптывал Додик за секунду-другую до того, как соединиться с Верочкой организмами, – шоколад… мамой клянусь, чистая шоколадочка…
И, кстати, был вовсе не зверь, как про них говорят. Ей искренне казалось, что для него это было совсем не мимолетной интрижкой, редко когда не сопутствующей начальственному статусу. В минуты, когда Додик неистово бился в ней, усердствуя так, что сам же готов был пережать себе дыхалку, чтобы не кончиться на месте от неконтролируемого блаженства, Вера, помогая ему всем, чему за годы брака обучил её Моисей, успевала подумать, что ничего не оставляет Давидовой супруге. Все соки, без малого остатка, что выжимал из себя Давид, доставались исключительно ей: уж в этом она, в силу врождённой пронзительной женскости, точно не ошибалась. При этом даже не была в курсе, кто она, его жена, как выглядит и на каком языке думает. И про детей Давидовых – тот же самый глухой молчок. Но раз такое не смущает самого, стало быть, и отношения там не такие уж и радужные, какие случаются у них на чёрном кабинетном диване, согретом жаркой двуспинной плотью.
