Любаша смотрела в ладонь, жевала темными губами и не спешила с ответом. Ие это не понравилось:
– Будут дети? – повторила она с нажимом.
– Будет мужик – будут и дети, – уклончиво ответила Любаша, затем воззрилась на нее вороньими своими глазами и сказала совсем уж невпопад: – За удовольствия платим, за мечту – расплачиваемся.
Ия передернула плечом, сунула ей ключи и побежала в одну сторону. Любаша потопала в другую.
В тот год Ия все бегала, и цель этого бега была одна – скорее прибежать домой. Если Папочка дома, неслась галопом. Сутки он работал в охране, двое – вел хозяйство. Гены пальцем не сотрешь. Готовил Папочка по-женски кропотливо.
Среди мужчин тоже попадаются кулинары, да какие! Но мужчина и на кухне стратег. Если уж заведует ложками-поварешками, так шеф-повар. Если уж сварганит на радость жене блюдо, так раз в год на Восьмое марта, чтобы не расслаблялась. Мужчине размах нужен, простор для творчества, признание. А вот так тихо стоять у плиты, день за днем, меленько крошить овощи для супа и ни на что не претендовать – это только женщина может. Папочка мог.
Но на этом его женские добродетели заканчивались. На накрытый стол ставилась бутылочка, часто на пузырек заходили гостьи в лоснящихся, как тюленьи шкуры, спортивных костюмах. Они приносили с собой новости и сплетни из «большого» мира, а мир для них ограничивался «Карнизом».
Ия быстро обнаружила в себе луженую глотку. Оказалось, что пить она могла как заправский мужик, и не сладкое винишко, а водку. Когда Папочка уже спал, она выставляла за дверь тюлених и убирала со стола.
– Девочка моя, ты пьешь, как гусар, ешь, как троглодит и спишь, как мужик на спине, – говорил ей утром Папочка.
Ия обижалась, выкатывала нижнюю губу и шла красить ногти.
– Обидные слова говоришь, – кричала она через минуту, высунувшись в длинный коридор кашеварившему на кухне Папочке.
– Да ты больший мужик, чем я, – беззлобно парировал Папочка. – Просто боишься в этом признаться!
Ия понимала, что Папочка прав. При всей женственности облика в ней был силен мужской замес. Она его прятала и не любила, когда о нем напоминали.
Собственно, ничего мужского в ней не было: она до смерти боялась насекомых и высоты, любила побрякушки и яркие платья, особенно с красными маками. Был только особый, мужской взгляд на жизнь. Несентиментальный и прямой. Этот взгляд все и портил с мужчинами. Ей было с ними не интересно. Не возникало сказки, дрожи в груди, того флера, который всегда окутывает первые шаги зарождающихся отношений, пусть самых захудалых. Не было ощущения
