Уже у дверей, держа наволоку с сахарным песком под мышкой, точно мешочек с талесом, он спросил:
— Стакан у тебя найдется? О, вот он…
Старик развязал наволоку, набрал стакан сахару и поставил на стол:
— Напоишь ребенка стаканом сладкого чая.
Девушка встала, подошла к столу и высыпала сахар назад в наволоку.
— Не надо… Спасибо!
…Столько лет прошло, а Веньямин Захарьевич по сей день помнит взгляд, каким Брайна проводила тогда старика с сахарным песком. Что ему вдруг напомнило обо всем этом? Клочки счетов, валявшиеся на полу? Как он раньше не заметил, что всякий раз, когда Брайна приносит в кабинет отчет и кладет на стол сдачу — серебряные и медные монеты, — она, кажется, смотрит на него тем же взглядом, каким смотрела тогда на старика с сахаром под мышкой…
«Как все это могло случиться?» — столько дней задает он себе один и тот же вопрос, и всякий раз этот вопрос требует иного ответа, потому что всякий раз подступают все новые и новые «как могло случиться?», которые неумолимо подсовывает ему память.
Продолжительный звонок вернул ему внешнее спокойствие, с каким полковник всегда появлялся на людях. Он снял трубку и в то же мгновение радостно воскликнул:
— Нехемья Эльевич? Пожалуйста, пожалуйста! Что? Приехать к вам? С величайшим удовольствием. Сейчас выеду, — и, положив трубку на рычажок, удивленно взглянул на Мару, как бы пытаясь вспомнить, когда и зачем она сюда пришла.
Растерянно опустив голову, Маргарита тихо вышла из кабинета. Через минуту она уже забыла о валявшихся на полу, разорванных в клочки счетах, ее уже не занимало — зачем отец позвал ее к себе в кабинет. Ее теперь занимало другое: кто он, этот Нехемья Эльевич, что отец так ему обрадовался?
Первый снег — как первый весенний дождь. Он приносит с собой такое, отчего невозможно усидеть дома. Тянет на улицу — подставить лицо снегу, ощутить на чуть открытых губах первые снежинки.
Было еще раннее утро, когда Алик проснулся. Необычайной белизной светились потолок, обои, спущенные гардины. Алик открыл форточку и до самого плеча высунул обнаженную руку. Несколько минут стоял он на мраморном подоконнике в одних трусиках и смотрел, как снег падает на крыши, на мостовые, на деревья, на голубей, рядами рассевшихся на карнизах окон и балконов.
Алик наскреб полную руку снежинок и, сомкнув глаза, осыпал себе грудь горстью свежего снега.
— Ах, хорошо! — будто умываясь холодной водой после утренней зарядки, он весело зафыркал и спрыгнул с подоконника.
