— А у какого врача лечится тут ваша?
— Моя?
В это мгновение Веньямин Захарьевич увидел за стеклянной дверью коридора Бориса Логунова.
Полковник стремительно поднялся, обрадованный, что встретил не кого-то из родных Шевы, как ожидал, а Бориса, друга Алика.
На матовом продолговатом, со слегка выдающимися скулами лице Бориса появилась еле уловимая улыбка и тут же исчезла: пусть Веньямин Захарьевич думает, что он, Борис, еще пока не знает о сегодняшнем посещении Алика, не знает, как и чем это посещение закончилось. Он, однако, не мог совладать с собой и бросил взгляд на опущенные руки Веньямина Захарьевича, на диван, где тот только что сидел, — не пришел ли полковник с такой же коробкой конфет, что и его сын. Борис вообще не мог понять, зачем сюда пришел отец Алика. Встать на защиту сына, как тогда на даче? Заведи полковник такой разговор сейчас, Борис говорил бы с ним иначе. А может, полковник явился вовсе не к Шеве?..
Совсем по-иному истолковал Веньямин Захарьевич улыбку Бориса. Ему показалось, что решение, принятое выпускниками десятого «В» в отношении Алика, распространяется частично и на него, и, словно желая убедиться, что это не так, он первый произнес:
— Добрый вечер!
— Добрый вечер, товарищ полковник.
— Вы были у нее?
Борис опустил голову.
— Если не спешите, подождите меня, пожалуйста. Я долго не задержусь. — И натянув на себя узкий халат с оборванными тесемками, он обратился к девушке за окошком: — Могу, значит, пройти? Большое спасибо, сестра.
Трех молодых женщин из четырнадцатой палаты, в которой лежала Шева Изгур, можно было чаще других больных встретить в длинном оживленном коридоре. Особенно шумно здесь во второй половине дня. Как только почувствуют, что власть на этаже переходит в руки молоденьких медицинских сестер, выздоравливающие начинают покидать палаты и собираться в коридоре. Одни приходят самостоятельно, другие — с чьей-либо помощью, третьи — на высоких двухколесных колясках. Двери палат остаются открытыми, чтобы те, кому еще запрещено сойти с койки, могли слушать разговоры, затягивающиеся частенько, пока не погасят свет.
Места в коридоре (никто этого, правда, никогда не устанавливал) распределены примерно так: обтянутые чехлами диваны — для тех, кто приходит сюда побеседовать, читать, вязать; столики и стулья — для играющих в шахматы, домино. Звонкий стук костяшек домино здесь нисколько не слабее, чем в мужском отделении, находящемся этажом выше, и, так же, как там, у мужчин, дежурные сестры здесь то и дело грозят отобрать костяшки, если женщины не утихомирятся.
