На берегу стали появляться военные лагеря. Палатки из верблюжьих кож, натянутых на деревянные колья, казались огромными крыльями распростертых на земле летучих мышей; их скопления создавали причудливый рисунок на однообразном желтом фоне.
Вокруг становилось оживленнее. На берегах их встречали целые толпы зевак. Среди них прекрасные, смуглые мавританки, едва одетые, с коралловыми повязками на лбу, верхом на горбатых коровах, и скачущие за ними на телятах голые дети с наполовину выбритыми головами и мускулистыми оливковыми телами, похожие на молодых сатиров.
Подор, французский гарнизон, расположенный на правом берегу Сенегала, — одна из самых жарких точек земного шара. Большая крепость вся растрескалась от солнца. Вдоль реки идет мрачная улица с ветхими невзрачными домами, на ней группы французских откупщиков, черные мавританские купцы, сидящие на корточках на песке, костюмы и амулеты со всей Африки; фляги рисовой водки, тюки страусовых перьев, слоновая кость и золотой песок.
Позади этой, наполовину европейской, улицы — большой убогий негритянский город, напоминающий пчелиные соты густой сетью узких и широких улиц. Каждый его квартал был окружен, наподобие крепости, деревянными стенами.
Жан прогуливался здесь по вечерам со своим другом Ниаором. Из-за стен лились грустные песни, и эти чуждые звуки среди незнакомой природы, этот горячий воздух, дующий даже ночью, вызывали в нем глухой ужас и смутную тоску, которые он не мог преодолеть из-за одиночества и глубокого отчаяния. Никогда, даже на самых далеких постах Диакалеме, он не чувствовал себя таким несчастным.
Кругом Подора — необозримые просяные поля; всего несколько чахлых деревьев, низкий кустарник и немного травы. На противоположном мавританском берегу не было ничего, кроме пустыни, но надпись на столбе возле едва заметной, исчезающей в песках дороги пророчески гласила: «Дорога в Алжир».
Жан возвратился на «Фалеме», которая была готова к отплытию. Было пять часов утра; над землей Дуихов поднялось тусклое красное солнце. На палубе лежали негритянки, прижавшись друг к другу и завернувшись в пестрые передники. Они слились в бесформенную массу, залитую утренним солнцем, над которой иногда поднимались черные руки с тяжелыми браслетами.
Жан проходил мимо, и вдруг две гибкие руки коснулись его и, как змеи, обвили колена. Женщина прятала голову и целовала его ноги.
— Тжан! Тжан! — тихо говорил хорошо знакомый голос. — Тжан! Я пошла за тобой, боясь, что ты уйдешь в рай на войне (умрешь). Тжан! Хочешь посмотреть на своего сына?
