Гординский, ожидавший, его как обещал, был поражен его видом. Палтов не стоял на ногах. Бледное лицо его было смочено каплями холодного пота. Приятель раздел его, уложил в постель, укрыл одеялами, пледом, шинелью и побежал за доктором. Всю ночь провозился он с Палтовым, которому к утру стало гораздо лучше. Он даже мог встать, но слабость не покидала его. При малейшем усилии в глазах у него темнело, сердце болезненно замирало.
— Что с тобой? Откуда ты вчера приехал? — приставал Гординский.
— После, — отмахивался тот. — Я расскажу тебе потом.
Много раз Палтов порывался передать Гординскому подробности этого вечера, но все не решался.
Через несколько дней он настолько окреп, что мог уже выходить на улицу. Тем не менее, тайный недуг с каждым днем все более и более подрывал его силы. Он заметно худел, почти потерял аппетит, стал страдать бессонницей и мучительными галлюцинациями. Гординский, сначала было успокоившийся насчет здоровья своего друга, встревожился и уговорил его поехать к одной из московских медицинских знаменитостей.
Профессор осмотрел его, расспросил, выслушал и объявил, что это следствие сильного нервного напряжения. Гординский заставлял Палтова самым аккуратнейшим образом принимать прописанную им микстуру и пилюли, в назначенный час ложиться, вставать и гулять, делать холодные обтирания. Но все эти средства не достигали цели. Состояние духа Палтова было угнетенное. Ежеминутно он ждал известия от Алис, напряженно прислушивался ко всякому шуму и, мало-помалу, нервы его расшатались до крайней степени.
Но об Алис не было ни слуху, ни духу.
Гординский не знал, что предпринять. Он уже получил несколько писем от родных, которые умоляли его приехать поскорее, но оставить товарища в таком ужасном положении он не решался. Снова повез он его к профессору. Узнав от Гординского, что Палтов человек богатый, недавно получивший большое наследство, знаменитый врач тотчас же предписал ему совершенно изменить образ жизни и обстановку. Он посоветовал ему нанять светлую просторную дачу и жить на лоне природы, строго исполняя все его предписания.
Палтов мог бы переехать к тетке, но его пугала скука, царившая в ее доме, и стесняло то, что его болезнь внесет в него суету и беспокойство. Гординский сталь тогда убеждать Палтова уехать с ним из Москвы и поселиться в его семье, но Палтов так решительно воспротивился, что даже изумил товарища.
Впрочем, через несколько дней уже нечего было думать о переезде куда бы то ни было. Палтов совершенно обессилел. По целым дням он лежал на диване с закрытыми глазами, в состоянии полузабытья. Когда Гординский убедился в том, что болезнь его приятеля перешла в более тяжелую форму, он пришел в отчаяние. Вне себя, он кинулся к лечившему Палтова профессору и, объяснив ему, в каком положении его друг, просил его приехать. Тот явился, осмотрел больного, расспросил самым подробнейшим образом Гординского, причем все время лицо его хранило недоумевающее выражение и, наконец, сказал:
