— Конечно, Абу Ашам.
Он вскочил на ноги и закричал:
— Квум, квум! Вставайте, вставайте!
Все, схватив автоматы, повскакали, но, едва узнав, из-за чего произошел весь переполох, снова, ворча, улеглись. К нам подсело лишь трое...
— Я хотела бы кое о чем спросить тебя, Абу Ашам.
— Спрашивай.
— Как ты попал сюда, почему ты здесь, Абу Ашам?
— Потому, что я сын палестинца; потому, что родился в лагере для беженцев; потому, что однажды понял, что мы должны с отцом вернуться на родину.
— Когда ты это понял?
— Три года назад.
— Что же сказал тебе в ответ отец?
— Он, помню, сильно побледнел, мне ведь тогда едва исполнилось пятнадцать. «Ты еще слишком молод, ты должен сначала кончить школу», — сказал он мне. И я ему обещал, что смогу делать и то и другое вместе, и я действительно смог. Я же до сих пор учусь: пятнадцать дней в школе, пятнадцать на базе. Хочу поступить в университет, заняться политическими науками.
— Сколько же ты находишься здесь, на базе?
— Полгода. Сначала был год подготовки, потом год я жил в городе.
— А когда ты ходил на последнюю операцию?
— Три ночи назад. Мы должны были устроить засаду двум лендроверам и поставить мины.
— Операция удалась?
— Да, лендроверы мы подорвали. И все шестеро вернулись на базу.
— Тебе было страшно?
— Нет, больше я не испытываю страха, клянусь тебе. Уже привык. Первые два раза мне было действительно страшно, поначалу я просто ужасно себя чувствовал: идешь и думаешь, что тебя обязательно подстрелят. Ведь многие гибнут, знаешь...
— Тебя устраивает такая жизнь, Абу Ашам?
— Она, конечно, нелегка, она жестока. Но разве у нас есть выбор? Или жить так, или жить, забыв о собственном достоинстве, чести. Надо...
Неожиданно он бросился к керосиновой лампе и торопливо прикрутил ее.
— В чем дело?
— Ничего страшного, самолет-разведчик. Это часто бывает, каждую ночь. Бывает, что они кинут несколько бомб, но в нас еще ни разу не попали. Потом у нас ведь неплохие убежища, видишь вон те траншеи?
Я услышала, как кто-то полез на крышу, к пулемету, но разведчики недолго висели над нами, и скоро шум их моторов стал затихать. Абу Ашам вновь зажег лампу. Пламя ярко вспыхнуло и осветило лицо неизвестного мне человека.
Этому человеку в форме было лет тридцать. Сложив на груди руки, он смотрел на нас неодобрительно. Ледяным голосом попросил Абу Абеда показать наши бумаги, но, прочитав, улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, и сказал по-английски:
— Добро пожаловать намою базу. Меня зовут Абу Мацим... Вы уже ели? Нет, наверное. Палестинец не ведет с гостем беседы, не накормив его прежде.
