Она увидела, что девочка поморщилась, ставя ногу на пол, но не пожаловалась и заковыляла наружу.
Когда она вернулась, Хонор велела ей сесть за стол и молча поставила перед ней миску с супом и стакан с водой.
Увидев, как девочка опрокинула в себя весь стакан одним залпом, она подумала, сколько же времени та ничего не пила и не ела. Она подождала, пока половина супа будет съедена, и принесла еще один стакан воды.
— При солнечных ожогах хорошо пить воду, — сказала она, поставив стакан на стол. — Ну а сейчас ты не хочешь рассказать мне, как очутилась перед моей дверью?
Адель была смущена. Она ясно помнила, как постучала в дверь и как женщина открыла ей. Она также смутно припоминала, что рассказала ей, кто она такая, но все было словно во сне, и она уже не была уверена, что именно успела ей рассказать.
— Начинай сначала, — резко сказала женщина. — Твое полное имя, как ты нашла мой адрес и откуда пришла.
Это смутило Адель, потому что прозвучало так, будто эта женщина не была ее бабушкой. Она была грубоватой и своеобразной, Если бы Адель не поняла, пока сидела на горшке, что ее вымыли и чем-то намазали ожоги, она подумала бы, что женщина готова выставить ее за дверь, если она не расскажет все как надо.
Адель устало начала объяснять, кто она такая, как переехало машиной ее сестру и некоторое время спустя мать сошла с ума и пришлось положить ее в больницу. Она объяснила, что Джим Талбот отказался от нее, рассказала об увиденном письме с этим адресом и как потом ее отвезли в «Пихты».
— В Танбридж-Уэлс? — воскликнула миссис Харрис. — Где именно?
Адель сказала, что вообще-то не знает точного адреса, но это ближе к Ламберхерсту, чем ей казалось.
— Почему ты оттуда убежала?
— Из-за мистера Мэйкписа, — прошептала Адель и, снова застыдившись того, что она сделала, начала плакать.
— Не начинай снова реветь, — нетерпеливо сказала миссис Харрис. — Об этом можешь рассказать позже. Ну, чем занимается Джим Талбот, где работает?
Адель посчитала этот вопрос очень странным, самой незначительной частью во всей ее истории.
— Он работает в доке, — сказала она, решив, что будет лучше, если она правдиво расскажет ей все, что ее интересует. — Я всегда думала, что он мой настоящий папа, до той ночи, когда мама сошла с ума и напала на нас обоих. Она обвиняла меня в смерти Памелы и говорила еще множество мерзких вещей, но я слышала, как папа говорил врачу, что я не его ребенок и что он больше не хочет иметь ничего общего ни со мной, ни с мамой.
