— Они скоро отрастут, дорогая, — ласково сказала она. — И эти синяки тоже сойдут. Я почувствовала себя лучше, когда попала сюда, и ты тоже будешь так чувствовать через день-два.
— Ты думала, что до тебя никому на свете нет дела? — спросила Руби, и ее серые глаза были полны боли.
Адель кивнула. У нее сжалось горло, потому что ей было очень жаль девочку.
— Но здесь мы заботимся друг о друге, — сказала она. — Здесь безопасно, никто не причинит нам боли.
Позже, вечером, Адель лежала в кровати на чердаке и думала о Руби. В свете того, что новенькая девочка рассказала ей потом, она уже не думала, что у нее есть какие-то причины возражать против того, что она одна в комнате. Старая железная кровать немного скрипела, а матрац был комковатым, но она лежала в чистой постели, с лестничного пролета внизу шел свет, она не была голодной, и у нее ничего не болело.
Руби рассказала ей, что отец оставил ее с тетей Энн и ее четырьмя детьми в их комнате в подвальном помещении и ушел искать работу. Руби сказала ей, что не знает, почему тетя Энн вдруг стала так плохо обращаться с ней, но она думала, это потому, что папа не посылал ей денег. Какова бы ни была причина, она заперла Руби в подвале с углем, который находился снаружи за входной дверью и спускался под мостовую на улице. Она сказала, что там был адский холод и темнота, и по ночам она лежала на нескольких мешках, которые там были, и укрывалась старым пальто. Каждое утро тетя Энн вытаскивала ее оттуда, чтобы она ждала почтальона. Когда от отца ничего не было, она била Руби, потом снова закрывала ее в подвал, дав ей лишь несколько кусков хлеба и чашку воды.
Руби не знала точно, сколько времени она там провела, но сказала, что отец ушел в первых числах февраля и тетя Энн начала закрывать ее в подвале недели через три после этого. Похоже, школьная учительница и соседи думали, не видя ее, что отец вернулся и забрал ее. Девочку нашли и освободили только потому, что в подвал зашел газовщик, чтобы обнулить счетчик, и услышал, как она плачет. Он вызвал полицию.
Адель тошнило, когда Руби рассказывала ей об этом. Некоторые следы на ее теле были ожогами от сигарет. Она сказала, что тетя Энн силой усаживала ее на стул и, в уверенности, что Руби знает, где ее отец, жгла ее, пытаясь добиться от нее признания.
— Но я не знала и думала, что умру в этом подвале, — рассказывала Руби, и у нее по щекам текли слезы. — Я молилась, чтобы папа вернулся за мной, но тетя Энн однажды сказала, что мужчины и гроша не дают за своих детей, все, что они хотели, это вставить одно место в женщину, а как только женщина оказывалась в интересном положении, они смывались. Я предполагаю, что она была права.
